— Права. — Он глотнул еще вина.

— А ты ей это позволил.

— Я ее любил.

Ее чудесные глаза наполнились сочувствием, она погладила его по щеке, взъерошила волосы.

— Бедный Нейт! Значит, она разбила твое сердце и дала пинка… Что случилось?

— Я понимал, что у нас проблемы. Но не придавал этому значения, так что я сам виноват. Думал, все само образуется. А надо было что-то делать!

— Надо было… Мог бы… Если бы да кабы.

Он усмехнулся:

— А ты, оказывается, строгая.

Она нагнулась и поцеловала его.

— А ты, значит, не придавал значения трещинам во льду? И что дальше?

— Дальше трещины расходятся все шире. Я думал, возьму отпуск, поедем куда-нибудь, начнем все сначала, Но она не согласилась. Я хотел детей. Мы говорили об этом до брака, но потом она к этой идее охладела. Мы из-за этого часто ссорились. Это не только ее вина, Мег.

— Вина никогда не лежит на одном человеке.

— Однажды прихожу домой. День выдался тяжелый, пришлось заниматься делом об убийстве женщины и двоих детей — один подонок выпустил очередь из автомобиля. Она меня ждет. И объявляет, что хочет развестись, что ей надоело сидеть и часами ждать, когда я соизволю прийти с работы. Надоело, что ее желания и планы отодвинуты на второй план, что я думаю только о себе, и все в таком роде. Слово за слово — выясняется, что она любит другого — не кого иного, как нашего вонючего адвоката, — и встречается с ним уже несколько месяцев. Вот она все это, мне вываливает. Говорит, в духовном смысле она уже давно одинока, я плюю на ее потребности и желания и считаю, что ее планы могут быть отменены по мановению палочки. Поскольку меня все равно никогда нет дома, она хочет, чтобы я ушел совсем. И вещи мои она уже предусмотрительно уложила.

— И что ты сделал?

— Ушел. После ужасного дня на работе с этим бессмысленным убийством двадцатишестилетней женщины и ее детей и часового скандала с Рейчел я и сам был просто мертвый. Я сел в машину, поколесил по округе и в конце концов завалился к напарнику. Несколько ночей спал у него на диване.

С точки зрения Мег, спать на диванчике у друзей должна была жена Нейта. Но она комментировать не стала.

— А потом?

— Она прислала мне бумаги, я поехал поговорить. Но Рейчел уже приняла решение и ясно дала это понять. Она не хотела больше быть моей женой. Мы разделим имущество и разойдемся. Я все равно женат на работе, жена для меня — незаслуженная роскошь. Так она мне сказала. Вот и все.

— Не думаю, что это все. После такого удара человек твоего склада, конечно, может какое-то время потосковать, но потом начинает злиться. Почему с тобой этого не произошло?

— А кто сказал, что я не злился? — Он встал, поставил бокал и подошел к очагу. — Понимаешь, тот год у меня вообще был очень тяжелый. Длинный, несчастливый год. О предстоящем разводе узнала моя мать — начался чистый цирк. Она на меня накатила, как бульдозер.

— Почему?

— Ей нравилась Рейчел. И потом — она никогда не одобряла моей профессии. Мой отец погиб при исполнении, когда мне было семнадцать; она с этим так и не смирилась. Впрочем, роль жены полицейского ей вполне удавалась. Но роль полицейской вдовы оказалась не по плечу. И она так и не простила меня за то, что я пошел по его стопам. Вбила себе в голову, что Рейчел и семейная жизнь меня переменят. Этого не произошло, а виноват, по ее мнению, я один. Я все разрушил. Вот это меня здорово взбесило, и на какое-то время я просто ушел с головой в работу и перестал общаться с людьми.

— А потом?

Он отвернулся от окна и снова сел.

— Рейчел вышла замуж. Уж не знаю, почему это меня так задело, но я был просто убит. И это, наверное, было видно. Мой напарник Джек повел меня в кабак. Джек был человек семейный. Он-то каждый день шел домой, к жене и детям, а я в такой заднице. Но он мой напарник, и он повел меня пить пиво, чтобы я мог и поплакаться в жилетку. Он должен был быть дома с женой, а не шататься со мной по кабакам посреди ночи. Но он домой не пошел. И вот мы с ним выходим из кабака и видим: на улице идет разборка из-за наркотиков. Дилер и клиент что-то не поделили. Один открывает пальбу, мы за ним. Бежим по переулку, я ранен.

— Эти шрамы на твоей ноге и боку…

— Я падаю с дыркой в ноге, но кричу Джеку, что все в порядке. По мобильному запрашиваю подкрепление, А тем временем парень стреляет в Джека. Попадает в грудь, в живот. Я не могу ему помочь. Не могу, а убийца тем временем возвращается. Совсем одурелый, под кайфом. Настолько, что вместо того, чтобы бежать, возвращается ко мне и снова стреляет. К счастью, легкая царапина. Под ребрами. И я успеваю разрядить в него ствол. Я этого не помню, мне потом рассказали. Я помню, как пополз к Джеку, как он умирал на моих глазах. Помню, какими глазами он на меня смотрел, как схватил за руку и произнес мое имя — в смысле: «Вот незадача!» Потом произнес имя жены — когда понял, что умирает. Я все это помню. Каждую ночь вспоминаю.

— И винишь себя?

— Он не должен был там быть.

— Я это вижу иначе. — Ей хотелось прижать его к себе, утешить, как ребенка. Но она сдержалась, просто села рядом и положила руку ему на колено. — Любое решение для человека — это шаг вперед. Тебя бы тоже там не было, если бы дома тебя ждала жена. Так что с таким же успехом ты можешь обвинять и того мужика, к которому она ушла.

Или парня, который его застрелил, потому что ведь это он на самом деле виноват, и ты это знаешь.

— Все это понятно. И все это я слышал много раз. Это никак не меняет того, что я чувствую. Накатить может в любой момент — и в три часа ночи, и в три часа дня. Абсолютно в любое время.

Почему бы ей и этого не рассказать, раз уж на то пошло? Рассказать все, а там — будь что будет.

— Понимаешь, Мег, я попал в яму, большую, черную, страшную. Я пытаюсь из нее выбраться, иногда мне это вроде бы удается, я почти долезаю до края. Потом будто что-то тянет меня назад, и я опять оказываюсь на дне.

— Лечился?

— Управление посылало.

— Таблетки пил?

Он поерзал.

— Не люблю я их.

— Химия повышает качество жизни, — усмехнулась Мег. Нейт даже не улыбнулся.

— Я от них становлюсь нервным, дерганым, сам не свой. Если пить таблетки, я не смогу работать, а если не работать — зачем тогда пить таблетки? Но в Балтиморе я оставаться не мог. Невыносимо стало изо дня в день видеть повторение одного и то же — труп, дело об убийстве, доведение до конца дел, начатых еще вместе с Джеком. Видеть кого-то за его столом. Знать, что он оставил жену и детей, которые его любили, — а если бы на его месте был я, то сирот бы не было.

— И ты приехал сюда?

— Чтобы скрыться с глаз людских. Но произошло неожиданное. Я увидел эти горы. И северное сияние.