Я спустилась в ритуальный зал, который нынче стоит запечатанным.

Семьсот лет назад на костре сожгли последнюю ведьму. В те времена ритуальный зал был в каждом замке. В семье, у которой был замок, всегда была и ведьма. Сотни лет сложные обряды и ритуалы проводили в стенах пропитанных магией, силой предков, и… магией жертвоприношений, зачастую.

Ещё с десяток лет заняла зачистка, во время которой магией храмовников уничтожались ритуальные залы. Но не везде — зал в Итвозе возводился первее крепости, в подземелье. Уничтожь помещение — крепость рухнет.

Уж не ведаю, как, но предкам моим удалось зал лишь запечатать, плохо лишь, что о любой попытке печать сорвать становится известно в церкви создателя…

— Ваше святейшество, — епископ, как я и просила, прибыл без промедления и следуя той же просьбе, вопросов не задавал. — Вы не раз предлагали свою помощь и сейчас я хочу просить вас о ней. Какова цена?

Седая голова качнулась, печальная улыбка появилась на молодом, привлекательном лице. Он недолго размышлял.

— Мир.

— Мир? — не поняла я.

— Мир. Делайте то, что делаете, правьте нашим краем, любите его, оберегайте жителей, не обижайте простых людей. Передайте эти заветы своим потомкам, наследницам.

— Вы поможете мне?

Епископ кивнул.

Я отвернулась лишь на миг, чтобы сырой силой снести защиту с тяжёлой двери. Разумею, несколько десятков лет, так точно, её не открывали.

Церковник держался за грудь, глаза прикрыты. Он достал из кармана медный кусочек, что светился белым светом.

— Полагаю, — он закашлялся, — что в этот момент ведическая сила вторглась в защиту инквизиции?

Я не хочу ему угрожать. И вредить не хочу. Но если выбирать: обезопасить будущее своей дочери и внуков или вечное молчание одного священника, то выбор мой очевиден.

Всё же, так хочется верить людям.

— Вы верно понимаете.

Мгновенья тишины.

— Что ж… проходите кня… ваша светлость. Зачем-то вы рискнули, посвятив меня в свой секрет. Делайте, что должно, я подожду вас здесь. С вашего позволения, внутри мне… лучше здесь.

А дальше — алтарный камень и свиток с договором на него. Свет зажгла походя и сейчас старые факелы не просто освещают действо, но и согревают.

Призвала всю силу, что была во мне и в предках моих — факелы стали подёргиваться, при закрытой двери. Умершие ведьмы идут на зов своей дочери.

Не видно и не слышно, но осязаемо, я не одна здесь.

— Я более не одна в этом мире. Теперь дочь у меня есть и когда мой век закончится, она останется. Прошу предков помочь, защитить твердыню и княгинь, а ныне, герцогинь, которые сядут на трон древний, — проговорила тихо, зная, итак услышат. — С этого дня дочь Ракос именем нарекать, что нести будет в себе силу в первой букве, — тёплый ветерок дунул в лицо, — Э: пока так будут звать рода главу, будет править ведьма Ракос всем Эстесадо, будет хозяйкой краю этому, — воздух ощутимо колыхнулся, волосы метнулись за спину, — не в силах ни ведьма, ни маг, ведьминский завет отменить, — полоснула по запястью кинжалом, — прими, Мать-Земля мою жертву, — камень впитал всё до капли. — Сила той, в чьих жилах течёт кровь Ракос, именем предков своих запечатана будет до окропления Матери-Земли своей первой кровью, что у девушки женщиной проливается. Мать-Земля, прародительницы мои мне в свидетельницы, что сила наша вся в завет мой идёт. Оберегом станет до того дня, пока не испустит дух последняя ведьма, коя к роду нашему принадлежность имеет! Да будет так!

Силовая волна на всю мощь разошлась от меня, как пища предкам, как подтверждение, что я их дщерь, что достойна за семью ответ держать.

Голова закружилась и я упала на колени, прямо перед камнем. Сидела, пока не почувствовала, как последняя ведьма шагнула за грани чертог.

— Что вы сделали? — епископ бросил стену, что подпирал, шагнул мне навстречу.

В благодарность за добро ответила правду. Рассказала, что теперь до скончания века править в Итвозе будет моя кровница, и сила всех наследниц будет запечатана до первой брачной ночи.

— А после инициации?

— А после инициации рядом будут старшие родственницы, которые помогут силу обуздать. И у меня впереди вся жизнь, чтобы придумать, как сделать, такой порядок завести, чтобы девочки эти здесь и замуж выходили и на ложе всходили…

— Позвольте, — ничем священник не выдал своего мнения о произошедшем. Лишь кивнул, выслушав, отодвинул меня от двери. — Как вы посмотрите на то, чтобы дверь эта навек осталась запечатанной, но коли и войдёт кто, сигнала в храм не подала?

— Буду благодарна вам до скончания своего века!

— Я озвучил свою цену: правьте с миром и спокойствием, то лучшая награда для служителя Создателя.

Никогда не думала, что такие ещё остались. Те священники, что о людях радеют, об их душах, а не о собственной утробе…

Когда епископ закончил, я сама заперла за ним дверь спящей крепости.

Небывалое облегчение от большого дела, спокойствие, которое обуяло старую крепость и мне передалось.

Итвоз… сколько видал твой камень на своём веку! — Приблизилась к стене и ладонь протянула. Сколько судеб, горестей и радостей успела увидеть старая крепость, сколько князей сменило друг друга…

Так и шла до покоев, ведя рукой по гладкой, что шёлк, кладке.

Заглянула к деткам: июльская ночь прорывается в распахнутое окно, щекоча голые пяточки и кудрявые макушки. Эселия сбила простынку, которой я её накрыла, в ноги, Таланд же и вовсе скинул с кроватки… не признают мои малыши одеяла. Не стала накрывать. Чай, не замёрзнут! Поцеловала аккуратно, чтобы не разбудить, задержалась у каждого лишь на миг — удостовериться, что детская грудь вздымается, дыша. Старые страхи всё не проходят.

Смежную дверь оставила открытой, скидывая платье на ходу, не зажигая свет. Утром вымоюсь, нынче спать.

Неладное я заподозрила, лишь к постели подойдя. Зачем-то рука сама прикрыла грудь, которую не скрывает сорочка.

— Что же ты остановилась, герцогиня? Почивать передумала, али вновь решилась куда сходить по ночи?

И то ли голос его всё во мне разбудил, то ли сквозь вязкость ночи я чувствую этот горячий, жадный взгляд. Кажется, что никогда ещё я не скучала по нему так сильно, как в этот раз.

Задержала руки на груди, чуть сжав полушария, повела бёдрами, меж которыми уже стало влажно, сделала короткий шаг.

— Ты видишь меня? — голос сел, сама себя не узнаю.

— Тебя только и вижу, — так и есть, я стою аккурат в лунном свете, когда постель во тьме.

Огладила грудь — кровь застучала в висках, потянула вниз