Давно известно – любая женщина без своей так называемой «половины» просто рехнуться может. Что ж таких в лужу не сажать? «Падающего – толкни!», как сказал однажды Фридрих Ницше. Если у дамы мозги расположены где-нибудь в районе гениталий, то она должна заплатить за предоставленную в полной мере любовь! Недаром Нани Брегвадзе пленила весь мир песней: «Если женщина хочет…»

Новый паспорт гарантировал спокойное существование и небоязнь расплаты за прошлые ошибки, забытые где-то в прошлом. Кто старое помянет – тому глаз вон. С кем не бывает? Стоит ли о гадостях вспоминать? Всё его прошлое превратилось в давно прочитанную книгу, к тому же написанную не очень хорошим стилем, поэтому вполне заслуживающую использования вместо туалетной бумаги.

Сейчас Робик глядел на портрет, чувствуя, что вот он его звёздный час. Правду сказала мамашка. Уж она-то, ведьма старая, никогда слов на ветер не бросала. Роберт чувствовал, что должно произойти что-то грандиозное и это событие перевернёт всю пошлую жизнь, вернее, развернёт на сто восемьдесят. Он разглядывал портрет без содрогания, как в первый раз. Скорее даже понять не мог – чего он тогда в берложьей мастерской Шурочки испугался? Рожа, намалёванная художницей, хоть и жутковатая, была вполне дружелюбной, если не сказать – симпатичной. Во всяком случае, Роберт чувствовал и был вполне уверен, что его понимают, что ему помогут и что ни один живой человек не способен на такой истинно человеческий поступок.

Знакомство продолжалось чуть ли не целый день. Роберт физически чувствовал, что в процессе созерцания возникает какая-то невидимая связь с портретом. Вот он даже приветливо ухмыльнулся. Показалось? Нет! На этот раз нет. Роберт уже понял, что икона получилась, но не простой, а чудотворной. От этой мысли он заёрзал на стуле: князь мира сего творящий чудеса! Бриллиантовый дым застил ему глаза, как когда-то Кисуле Воробьянинову. Что будет? Что будет?… что…

Его детская готовность прозакладывать душу за исполнение желаний вспыхнула с удесятерённой силой. Он чувствовал себя на пороге великих свершений. Душа? – всё в мире имеет свою цену. Если сделка получится, то пуркуа бы и не па, как говорят французы? И даже душа не позволит совести распускаться махровым цветом.

Правда на фоне бриллиантового дыма маячил вполне конкретный страх расплаты за такую сделку – ведь всё в этом мире имеет свою цену, – но всякие страхи и опасения по сравнению с открывающимися возможностями были ничем. Сама судьба дала ему в руки шанс покорения мира! А если князь воздушный в этом не поможет, то кто вместо него? Именно он должен был осуществить честолюбивые планы своего раба… нет! Ни в коем случае не раба, а настоящего коллеги!!

Утлый катерок с громким названием «Ника» отвалил от приозёрного причала и, монотонно ворочая дизельными внутренностями, пошлёпал к острову. На северной Ладоге остров Валаам не был одиноко лежащим средь бирюзово-зелёных вод удивительной красоты. Но именно здесь возник первый русский православный монастырь, основателем которого считался апостол Андрей Первозванный.

Посланец Иисуса Христа исполнил наставления учителя, потому что именно здесь, вдалеке от вольнодумных ванов и асов христианская вера сохранилась по заветам Сына Человеческого. Более того, в семнадцатом веке, когда соблазнённый католиками патриарх Никон решил обновить, то есть, обхристианить православие, здешние насельники продолжали молиться по старым правилам и первые стали называться старообрядцами.

Патриарх тогда не смог ничего сделать с монахами, живущими на острове, хотя некоторые из Никоновских «новоделов» проникли всё-таки в число насельников. Последствием этого был распад среди монахов, и хранящим старообрядчество пришлось уходить на Соловки и в глубину Рипейских гор. Но в архивах Валаама папирусы, подаренные Андреем Первозванным, остались нетронутыми.

– Через четыре часа будем, – бросил неизвестно кому неопохмелённый моторист из рубки, где что-то важно звенело и брякало, будто стаканы, полные до краёв, стукались друг с другом над столом, ломившимся от закусок.

Шура притулилась в уголке неуютной каюты в кормовом юте, которую каютой можно было назвать с большим трудом. Откуда-то всплыла в её сознании побасенка в адрес пахнущего тяжёлым перегаром моториста, дескать, без таких русский флот не существует. Шурочка умиротворённо улыбнулась и задремала. Мерный ход катерка не заглушали никакие катаклизмы и бури, так что можно было подремать себе всласть.

Большинство пассажиров, как и Шура, дремало, пристроившись, кто где смог и терпеливо довольствуясь этим. Остальные занимали себя кто чем может. Прикорнувший невдалеке от Шурочки монах в шелковой греческой рясе, казался занесённым сюда каким-то шалым ветром, да и брошенным серди всяких там ящиков, мешков, мужиков и баб с набитыми чем-то вёдрами.

Шура услышала, как он приглушённым голосом стал читать «Псалтырь». То, что монах читает именно «Псалтырь» Шура нисколько не сомневалась, потому что сама за время занятий с Павлом Петровичем выучила её почти всю.

Правда немого путалась в буквенном изображении цифр, но это было не столь уж важно. Греческий монах читал «Псалтырь» в церковно-славянском изложении, но кто сказал, что этот паломник обязательно должен быть греком? Многие русские монахи, облачившись в греческий подрясник, чувствуют себя на верху блаженства.

А Павел Петрович – настоящий художник. Талантливый. Даже где-то гениальный. Этот человек – исконно русский интеллигент. Занимаясь с Шурой начальными уроками иконописи, он не только приобщил её к «Псалтыри», но приучил также молится, ибо без молитвы труд – не лад, и лад – да в ад. А с постом и молитвой что хочешь сделаешь. Даже икону Богородицы напишешь, коли дадут тебе благословение Свыше! Эти слова Павла Петровича были для Шурочки настоящим маслом по сердцу, потому что она до сих пор чувствовала себя неуютно после написания иконы Сатане.

Девушка не спешила рассказывать учителю про свой жизненный промах. Впрочем, надо ли было рассказывать? Ведь русский православный художник Врубель тоже пытался изображать демонов. Интересно, были ли у него свои натурщики? Но если потребуется писать икону Богородицы, как говорит Павел Петрович, то можно ли Шуре, еще не познавшей суть глубинного письма, пробовать кисть над образом Девы Марии?

– Но икон Богородицы и так немало написано, – попыталась расставить девушка точки над «и». – Зачем же я буду пытаться переплюнуть настоящих и великих художников?

– У каждого из нас, душа моя, – говорил учитель девушки, – должна быть своя икона писана. Вспомни, ни Рублёв, ни Ушаков, ни нынешний иеромонах Зенон не разбирались в том, что было написано до него, и что будет после. Они просто работали, то есть, творили то, что умели, что должны были сделать для этого безумного мира. Понимаешь, дверь должна быть отворена – мало ли куда! Но для людей не всё равно кто отворяет им дверь. Настоящий творец всегда дарит человеку только радость. Пусть это будет Печальный демон Врубеля, мессир Воланд Булгакова или же «Полёт валькирий» Вагнера. Каждый человек в сегодняшней жизни, или же в грядущей, должен отворить свою дверь. Написание иконы, романа, оперы – это и есть дверь, которую художник открывает не только для себя. А то, как же? Без этого он просто прожигатель жизни.