На маленьком узком диванчике, что по правую руку, как входишь в спальню, у двери, кровать - налево, сидел Леонардик.

Сидел ссутулясь, полуопустив голову, и из-под бровей грустноватым, я бы даже добавила, виноватым взором, как бы заранее извиняясь за вторжение, смотрел на меня.

Прижала к груди руки и с диким ужасом смотрела на него.

Он был не совсем похож на себя. Не только сутулый, но и весьма изможденный, как после многосуточного похода, опавшие бледные щеки и голубые бескровные полосы губ, нос казался куда боле орлиным и воинственным, чем раньше, полушария лба раздались, и седоватые волосы слегка кучерявились, и было их больше, чем было, и до меня постепенно дошло, в чем перемена: он пришел моложе того, кого довелось мне знать, с кем познакомилась на даче и с румяным лицом кружилась по льду теннисного корта, он был моложе, поджарый, и с лица не струился маслянистый свет, и черный клубный пиджак с серебристыми пуговицами мне тоже не был знаком. Чисто выбритый, с мешками усталости под глазами и двумя глубокими горькими бороздами, уходящими от ноздрей к углам рта, он был подобен скорее недобитому белогвардейцу, нежели счастливому деятелю культуры.

Глядя на меня, он сказал ровным, отчетливым голосом:

- Ты больна. Я пришел за тобой поухаживать. Ты хочешь пить?

Я хотела завизжать, но вместо того безвольно лязгнула зубами:

- Принеси мне кипяченой воды.

С готовностью встал, обрадованный возможностью мне услужить. В коридоре вспыхнул свет. Звякнула крышка чайника на кухне. Носик стучал о стекло. И он плавно появился снова со стаканом воды и плавно протянул руку, приближаясь к кровати. Я отпила, ловя неверными губами край стакана, и покосилась на его ногти: уродливо загибаясь, они врастали в мякоть пальцев. Он смутился и, отсев на диванчик, спрятал руки за спину.

- Не бойся... - попросил он.

Я слабо пожала плечами: просьба немыслимая.

- На поле было холодно... - полувопросительно произнес он, будто старался завести светскую беседу.

- Холодно... - побормотала я.

- Сентябрь, - рассудил он.

- Теперь мне хана... - пробормотала я.

- Ну, почему? - мягко усомнился он.

- Ты пришел.

- Я пришел, потому что ты больна.

- Не стоило беспокоиться... Ты же умер.

- Да, - послушно согласился он и добавил с несвежей улыбкой: - С твоей помощью.

- Неправда, - медленно покачала я головой. - Неправда. Это ты сам. От восторга.

Он сказал:

- Да нет! Я не жалею...

Я взглянула на него с вялым, почти равнодушным подозрением.

- Не веришь? Зачем мне лгать?

- Я тебя не убивала... Это ты сам... - качала я головой.

- Хорошо, - сказал он.

- Я тебя не убивала... Это ты...

- Ах, какое это имеет значение! - нетерпеливо воскликнул он.

- Для тебя, может быть, уже ничто не имеет значения, а я здесь живу, где все имеет.

- Ну, и как тебе здесь живется?

- Сам видишь... прекрасно. Помолчали.

- И долго ты собираешься так жить?

- Нет уж, хватит с меня! - отвечала я с живостью. - Надоело! Заведу себе наконец какую-нибудь семью, ребенка...

Он посмотрел на меня с глубочайшим сочувствием, если не с соболезнованием, во всяком случае, он посмотрел на меня с такой жалостью... я этого не выношу! я терпеть не могу! Я сказала:

- Ты, пожалуйста, так не смотри. Ты вообще лучше уходи. Уходи, откуда пришел. Я еще жить хочу!

Покачал головой:

- Не будет тебе жизни.

Я говорю:

- В каком смысле? Станешь меня постоянно преследовать?

- Как ты не понимаешь? - удивился он. - Я тебе благодарен. Ты избавила меня от позора жизни.

- Этого нельзя делать, - сказала я.

- Ты облегчила мою участь...

- Ах, брось! - передернула я плечами. - Дай Бог всякому так пожить!..

- Мне стыдно... стыдно... стыдно... - лопотал Леонардик, как безумный.

- Понимаю, - усмехнулась я. - Пожил, погулял, теперь самое время покаяться...

- И буду каяться! - выкрикнул он, брызнув слюной.

- Неужели в этом ты тоже преуспеешь? - удивилась я.

Помолчали.

- Ты жестока, - наконец вымолвил он.

- А ты?

Он встал и принялся ходить взад-вперед по комнате, взволнованно, будто живой.

- Мы с тобой, - объявил, - связаны гораздо крепче, чем ты думаешь. Мы связаны не только моей кровью...

- Опять ты об этом! - поморщилась я. - А кто меня обманул? Золотая рыбка! Кто обещал жениться?.. Женился? Ну, вот и отстань! Я сама разберусь.

Он остановился посередине комнаты и тихим голосом произнес:

- Я хочу на тебе жениться.

- Что?! - изумилась я. - Раньше нужно было об этом думать! Раньше! Теперь это просто смешно! Жених! - фыркнула я, окатив его взглядом. - Нашел дуру!

Он понурился от моих слов, однако не спеша продолжал:

- С тех пор, как я стал свободным...

- Ах, ты стал свободным! - перебила я его. - Ну, конечно! Теперь ты волен являться ко мне, хотя раньше ты сюда ни ногой. Теперь ты освободился от своей Зинаиды Васильевны...

При имени Зинаиды Васильевны он только рукой махнул:

- Я жил с пустотой.

- Теперь ты сам - пустота! - разозлилась я. - Иди кайся в другое место! Ступай на дачу, к Зинаиде! Она тебе очень обрадуется.

- Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты пойми...

- Ничего я не хочу понимать! Может быть, ты забыл, но у нас здесь такое не принято! Такие браки не регистрируются. Такого вообще не бывает, не морочь мне голову!

- Так ведь необязательно... необязательно здесь... - произнес он с болезненной робостью.

- Ах, вот что! - вскричала я, догадываясь. - Вот что ты мне предлагаешь! Переехать! Только чуточку подальше, чем мне предлагала мамаша...

- Все равно тебе здесь не жить...

- Да перестань ты меня пугать! Я не пропаду - не беспокойся! Я теперь, к твоему сведению, не иголка - не потеряюсь. Меня шесть американок поддержали. Слышал, может быть? По радио передавали.

- О чем ты говоришь? - всплеснул он руками и немедленно спрятал их за спину. - Ты послушай меня...

- Только не говори, что у вас там лучше. Только не уговаривай меня... Мне и здесь будет хорошо!