сын находится рядом, в соседней, спальной комнате. Отец поднялся и посмотрел в приоткрытую дверь. Салават лежал беззащитным комочком, свернувшись в клубок, как котёнок. Ильдар осторожно подошёл к кровати и нагнулся над сыном. Он поцеловал его в вихрастую макушку, как бывало в детстве, и накрыл оголённые плечи одеялом. В душе воцарился мир. Пусть шаткий и неустойчивый, как стул на перекошенных ножках, но он обосновался непримиримым настроем и святой верой, что всё образуется.

Коллеги встретили Ильдара с восторгом. Спрашивали, как дела и, когда он вернётся на работу. Ильдар пребывал в прекрасном расположении духа, не принимая во внимание катастрофичный дефицит сна. Улыбаясь, отвечал невпопад, что надоело заниматься личными делами, и он сильно скучает по сослуживцам. В его словах звучала истинная правда, ни намёка на ложь, потому что бремя отсутствия на работе, камнем тянуло на дно. Ильдар мог поспорить с любым, что никто не захотел бы пропустить службу из-за неприятностей с детьми.

Задержавшись до половины одиннадцатого, Ильдар заторопился к адвокату. Встреча с Чубаренко Вениамином Николаевичем прошла деловито и плодотворно. Адвокатом оказался шестидесятилетний мужчина в очках, исполненным в классической оправе с круглыми линзами. Он был в свежевыглаженной рубашке и тёмно-синих джинсах, которые, несмотря на небольшой живот, были идеально подобраны по размеру. От Вениамина Николаевича исходил тонкий аромат, по всей вероятности, недешёвого одеколона. Его живые глаза и уверенный внешний вид располагал собеседника к откровенности. Ильдар выложил историю со своих слов, спохватившись, что подробности озвучит позднее. Ильдар извинился перед Вениамином Николаевичем, признав, что сына забрал лишь поздней ночью и сам не в курсе мельчайших подробностей, а лишь обладает общей картиной ночного задержания. Адвокат слушал внимательно, как подобает умному психологу со стажем. Он поинтересовался, были ли ранее у Салавата проблемы с правосудием. Получив отрицательный ответ, благосклонно склонил голову и с деликатностью в голосе допустил, что постарается, избавить парня от уголовного преследования. Вениамин Николаевич назначил дополнительную встречу, но подчеркнул, что на сей раз, они должны прийти вдвоём, так как необходимо лично поговорить с Салаватом. И после беседы с глазу на глаз они заключат письменный договор. Ильдар выразил согласие и, откланявшись, покинул офис.

Мужчина открыл дверь ключом. Ильдар выглядел измотанным, но, завидев вышедшего навстречу сына, устало улыбнулся, как альпинист покорённой вершине.

— Привет, пап!

— Привет! Никто не приходил? Не звонили в дверь?

— Ходил какой-то распространитель. Я не открыл.

— Откуда тебе известно, что распространитель? — взвился, как костёр Ильдар.

— Он разговаривал с соседями. Предлагал дешёвый интернет и телевидение.

— Ты кушал? — у отца полегчало на душе.

— Нашёл в морозильнике пельмени. Сварил. Ждал тебя!

— Руки помою!

— Я звонил маме! Мы поболтали, — сообщил Салават, когда отец присоединился к нему за столом.

— Как она себя чувствует?

— Хорошо. Она сказала, чтобы ты отдохнул и не приходил сегодня.

Ильдар благодарно кивнул. Эта была реакция механизатора, которому в уборочную страду разрешили проведать старых родителей Бессонная ночь и изматывающая неделя превратили его в робота, механически исполняющего обязанности.

— О выписке говорила?

— Да, папа! В пятницу должны выписать.

— То есть завтра?

— Завтра.

— Нам надо сходить к адвокату. Вениамин Николаевич желает поговорить. Мама ничего не знает. Ты ей что-нибудь рассказал?

Ильдар допил мясной бульон, плескавшийся от доеденных пельменей. Задумчиво посмотрел на сына.

— Вроде нет! — подумав, пожал плечами Салават. — Она спросила, почему мы гуляли возле закладки, а я ответил, что мы проходили мимо.

— Что ещё маму интересовало?

— Она сказала, что больше никуда не отпустит. И про ночёвки с друзьями могу забыть.

— Правильно сказала! — заочно согласившись, вслух произнёс Ильдар. — Ты на домашнем аресте. Дай Аллах, чтобы ограничилось этим и ничем более! До завтрашнего дня подумаем, какие грани твоего глупого и безрассудного поступка ей приоткрыть.

Он отложил тарелку. Салават поднялся, чтобы убрать посуду, но отец схватил его за руку.

— Позднее помоешь! Сядь!

Салават повиновался.

— Ты принимал с Ильёй наркотики в воскресенье? — спросил отец, вкрапив долю досады, из-за того, что вынужден задавать подобный вопрос и ещё потому, что заведомо знал ответ.

— Нет!

— Нет?! — его рот остался открытым от удивления.

— Нет! — Салават не отвёл взгляда, как обычно поступают, уличённые во лжи, люди.

Ильдар подумал, что неправильно задал вопрос, который Салават понял двояко. Он решил вычленить корень.

— Ты принимал наркотики в воскресенье — один?

Салават понял отца с полуслова. Поэтому ответил развёрнуто, чтобы обрубить скользкие лохмотья недомолвок.

— Нет, папа! В воскресенье ни с Илюхой, ни один я не принимал наркотики.

Воцарилось молчание. Голова Ильдара работала с чудовищным торможением. Он долго не отвечал, муссируя и раскладывая в мозгу слова сына. Одно отец понял предельно ясно — Салават не находился под действием «мяу» воскресной ночью. Наименование запрещённого вещества ему забылось, но сленг проявился, как фото в ванночке под красной лампой. Ещё он понял, что большая проблема побледнела и осыпалась, как ёлочка, которую не успели убрать после старого, нового года. Мужчина почувствовал, то небольшое облегчение, словно поменял тесные ботинки на разношенные тапочки.

— Хорошоооо! — протянул Ильдар, чтобы нарушить тишину и донести до сына мысль, что разговор не окончился.

Однако именно образовавшаяся растянутая пауза подала Салавату импульс. Он заботливо погладил отца по плечу.

— Папа, ты устал! Поспи пару часов! Когда проснёшься — расскажу.

Ильдар признал, что сын рассуждает здраво. Он мог уснуть прямо за столом, как пьяница, уронив голову в тарелку. Приложив усилие, мужчина поднялся на ноги. Добравшись до дивана на полусогнутых ногах, он свалился мешком. Однако его утомлённое сознание не давало покою. Оно сию же минуту желало знать всю правду, потому что трое бесконечно долгих суток терзалось от неизвестности. И вот теперь, когда наступило время выслушать от Салавата развёрнутой, как книга, листы истории, у него закончились силы. Это было несправедливо, до слёз обидно, будто сломал дорогой бур на заключительном отрезке строительства. Ильдар собрался и позвал его по имени.

— Салават?!

— Я думал, что ты уже спишь! — улыбнувшись, молодой человек присел в ногах отца.

— Тогда скажи мне…, — он собрался с силами, как штангист, и с неимоверным усилием разлепил глаза. — Почему ты отказался от освидетельствования? Почему не позволил взять анализы?

— Да, я не захотел, папа, потому что …,

Остальные слова Салавата звучали равномерным и миротворческим «бу-бу-бу». Приятно убаюкивали, как скрип обоза с пахучим сеном, которая мерная лошадка неторопливо тянула по луговому полю, среди девясила, люпин и зопника. Он проспал четыре часа, как младенец, которого заботливая мама помыла в теплой ванночке, после этого сытно накормив. Когда Ильдар открыл глаза, в комнате царила темень. Световой февральский день оказался короток