Об отправке «своим ходом», учитывая дикий, никем не контролируемый кровавый беспредел на «дорогах жизни», — и речи быть не могло. К концу первого месяца после переворота только-только начали разворачиваться в эту сторону и стали потихоньку зачищать банды мародеров. Учитывая уровень их организованности, вооруженности, сквозной коррумпированной смычки с государственным аппаратом и местными силовиками да многолетние устои традиционных для приграничных районов контрабандных кланов, все понимали — наведение порядка у пропускных пунктов займет приличное время. Да и народ непрерывно валит, считай, с половины страны — поди отрегулируй поток, разберись с этим бедламом!

Идти же «по пашне» нелегально — вообще чистая подстава. Кто решится загнать собственную семью в фильтрационный лагерь, куда они без миграционных карточек загремят при первой же встрече с любым ментовским патрулем. К тому же у меня — две девки!

Что уж там говорить о какой-то рухляди (много ли в «симбул»[95]нагрузишь, если не на пикничок, а на постоянку съезжаешь?!) или о самой, цвета молодой оливы, тачке. Хотя и ее тоже жалко! Пусть моя «рэнушка» и не навороченный членовоз бубновых отпрысков, зато — собственной головой и ручками заработана, а не на халяву на папину небрежную отстежку за полсотни штук прикуплена.

После отправки бывших бонз к праотцам и решения самых горячих «вчерашних» вопросов пропаганды Стас подошел к Самому и на пальцах объяснил, что у творческой составляющей аппарата управления пропаганды по определению — не может быть «личных» вопросов! Попробуй заставь, к примеру, креативщика родить «нечто», если у него голова забита голодной, сидящей в бомбоубежище семьей, а вовсе не насущной нуждой молодой Республики в работающем мессадже.

Командующий в ответ якобы конкретно взгрел моего шефа за упущенное время, мол — надо было из горла бывших руководителей вырывать и решать эти вопросы сразу, а не доводить ситуацию до сегодняшнего дня. После чего, понятное дело, дал отмашку.

На местном совете решили идти колонной на самую ближайшую Изваринскую таможню. Пропускные пункты на Должанке и Гуковском — слишком далеко: сто километров по нашим неспокойным местам с престарелой родней, женщинами и детьми — стремно. Красная Таловка — неудобно, да и слишком опасно. Изварино, конечно, тоже не подарок — контрабандное сердце Луганщины, но там хоть Краснодон близко, можно назад сдать или подмоги дождаться. Тем паче на этом отрезке границы уже, точно по рецептуре Петра Петровича, вломили быкам пару раз — беспримерной борзости чуток убавили.

Всего на восемь эвакуируемых семей набралось пять машин. Старший до границы — Валера Демьяненко. С ним — четыре вежливых, очень похожих друг на друга единым спортивным эластиком молодых человека с внимательными серыми глазками и «АКМСами» поверх битком набитых разгрузок. Отдельно, для усиления, подкинули «уазик» с несколькими СОМовцами[96].

По России командовать караваном должен Вадим Поскреба — многолетний начальник управления угольной промышленности. Мужик из пахарей, специалистов, а не из начальственного важняка — «руками-водителей»; серьезный и ответственный дядька, заядлый охотник, лет немногим за пятьдесят — дружественную угольщикам Ростовскую область и ее кормчих знает немногим хуже Луганской.

Сборы и пересуды заняли еще пару дней, и вот теперь, кажется, мы созрели…

— Ха!!! Да нет проблем, Валер! Где и когда?

Улыбчивый Демьяненко присел на соседний стул, выудил из моей пачки сигарету и, угостив огоньком красивой зиппы, сообщил:

— Стартуем — от нас, естественно. Время выезда — четыре ноль-ноль. Сбора — ровно в три. Хотим без попадалова — должны успеть в Ростов за световой день. Шеф сказал, чтобы все, кто едет, шли собираться.

— Демыч, с таким раскладом мне удобнее сейчас свой бабский батальон привезти и заночевать. Однозначно — во дворе администрации безопасней, чем по городу ночью шариться.

— Все так и делают. Сам за Светланой Леонидовной еду прямо сейчас.

— Лады.

— Аркадьич, у тебя ствол есть?

— «Стечкин»…

— Хорошо! — Демьяненко указал головой на спинку моего стула: — Бронежилет не забудь. Если хочешь, могу тебе «АКМ» выписать…

— Да ладно, брат. Не хочу девчонок лишний раз напрягать; а вот за пару броников до границы — на задние двери повесить — был бы, Валера, тебе благодарен.

— Заметано, командир!

С рассветом тронулись. Судя по туманной дымке, день обещал стать очередным температурным рекордсменом. Просто дикое пекло. Кондишн, по законам подлости, включать нельзя — все четыре окна нараспашку. Естественно, мои умницы-красавицы — тут как тут…

— Па! Можно кошек выпустить?

— Нет.

— Почему?

— Окна открытые.

— Закрой.

— Нельзя.

— Почему?

— Глаш, уймись…

Мамсик догадывается — «почему», но, надув губы, молчит. Во-первых, пока собирались, грузились и ночевали, успела под горячую руку раз несколько нарваться. И жалко, но без рыка этот бесконечный поток вопросов не остановить, а если еще и попробовать отвечать, то — попасть еще больше: «Зачем бронежилеты на дверях? По нам что — стрелять будут?» Блядь! Ну как тебе, не пугая до мокрых трусов, объяснить, что мне проще послать в три этажа, чем, не дай господи, потом из любой из вас, по милости шальной пьяни, картечь выковыривать.

Дёма идет на Стасовом «Круизере»[97]первым и, ко всему, головой отвечает за двоих пацанят, Светку и ее сопливого бордосца[98]. Представляю, как это дурко своей назойливой харей Дёмычу штаны обслюнявит! Сразу за ним пристроились менты Ярика. Поскреба, вторым руководителем проводки, на старенькой темно-зеленой «Ниве» замыкает колонну. Я пылю сразу перед ним. В середине, между нами, выстроилась вся остальная разношерстная кавалькада работников управления по связям с общественностью.

На Краснодонской эстакаде у Алены заканчивается терпение. С заднего сиденья, наклонившись, основательно опирается на мой подлокотник и издалека начинает плести… Знаем мы эти подкаты!

— Сколько пробудешь?

— Мамс, я не знаю. Дня три — точно.

— Я все равно не могу понять — зачем тебе возвращаться? А мы как будем? Ростов такой город…