— Том, ну хватит выдумывать.

Том вытянул руки, стараясь расслабиться.

— Я не понимаю ненормальных людей. — Однако Бернарда Тафтса он понимал превосходно. И с Бернардом он потерпел неудачу, в том смысле, что не смог удержать его от самоубийства.

— А сейчас я хотел бы узнать насчет самолета, если можно, Эд.

Том позвонил в «Эр Франс» и выяснил, что может вылететь из Хитроу в тринадцать сорок. Том сказал об этом Эду.

— Я заберу свой кейс и отправлюсь, — сказал Том.

Эд уже сидел за пишущей машинкой и что-то печатал.

— Надеюсь, Том, мы скоро увидимся. Рад был тебя здесь видеть. Буду думать о тебе.

— А есть какие-нибудь рисунки Дерватта на продажу? Я пришел к выводу, что вы их принципиально не продаете.

Эд улыбнулся.

— Мы стараемся не продавать, но для тебя...

— Сколько их всего? И сколько стоит — примерно?

— Пятьдесят рисунков или чуть больше. Цена может быть от двух тысяч до... пятнадцати, возможно. Есть кое-какие рисунки Бернарда Тафтса, конечно. Если это хорошие рисунки, цена выше. Не всегда зависит от размера.

— Я заплатил бы нормальную цену. Был бы рад.

Эд чуть не рассмеялся.

— Если тебе понравился какой-то рисунок, Том, ты заслуживаешь того, чтобы получить его в дар! В конце концов, кто получает прибыль? Мы все трое.

— У меня сегодня, возможно, будет время заглянуть в галерею. У тебя здесь ничего нет? — спросил Том, словно у Эда обязательно должны быть в квартире рисунки.

— Один у меня в спальне. Я покажу, если хочешь.

Они прошли в комнату в конце короткого коридора. Эд поднял заключенный в рамку рисунок, прислоненный лицевой стороной к комоду с выдвижными ящиками. На рисунке, выполненном сангиной и углем, вертикальными и наклонными штрихами было изображено что-то вроде мольберта и за ним, чуть выше, — какая-то фигура. Интересно, это рисунок Тафтса или Дерватта?

— Прекрасно. — Том прищурился. Затем подошел ближе к рисунку. — Как это называется?

— "Мольберт в мастерской", — ответил Эд. — Мне нравится этот теплый оранжево-красный цвет. Всего лишь двумя штрихами обозначена комната. Типичная манера — Он добавил: — Я не вешаю его на стену почти полгода — таким образом он сохраняет для меня новизну.

Рисунок был примерно тридцати дюймов в высоту, возможно, двадцать в ширину, в подходящей серой раме из натурального дерева.

— Бернарда? — спросил Том.

— Это Дерватт. Я купил его несколько лет назад за смешную цену. Думаю, что-то около сорока фунтов. Забыл, где же я нашел его! Дерватт сделал этот рисунок в Лондоне. Взгляни-ка на мою руку. — Эд вытянул руку по направлению к рисунку.

На рисунке была изображена вытянутая вперед рука, сжимавшая тонкую кисть. Художник приближался к мольберту, его левая нога была намечена одним штрихом, темно-серым до подошвы ботинка.

— Человек приступает к работе, — сказал Эд. — Меня эта картина заряжает энергией.

— Понимаю. — Том повернулся к двери. — Я поеду посмотреть рисунки, затем возьму такси до Хитроу. Спасибо тебе за все.

Том прихватил свой дождевик и маленький чемодан. На ночном столике под ключом он оставил двадцать два фунта за телефонные переговоры.

— Могу я узнать, когда мне приехать? — спросил Эд. — Что, если завтра? Ты только скажи, Том.

— Позволь мне посмотреть, как обстоят дела. Может, я позвоню тебе сегодня вечером. И не беспокойся, если не будет звонка Я доберусь до дома около семи или восьми, если все будет хорошо.

Они крепко пожали друг другу руки у двери.

Том направился на угол, где можно было поймать такси. Остановив машину, он попросил водителя отвезти его на Олд-Бонд-стрит.

Когда Том появился, Ник был один. Он поднялся из-за стола, где просматривал каталог «Сотби».

— Доброе утро, Ник, — любезно поздоровался Том. — Я пришел еще раз взглянуть на рисунки Дерватта. Это возможно?

Ник вытянулся, улыбнулся, словно обдумывая эту просьбу.

— Да, сэр. Вот сюда, вы уже знаете, куда идти.

Тому понравился первый рисунок, который вынул Ник: набросок голубя, сидящего на подоконнике, с несколькими внешними контурами, характерными для стиля Дерватта, подчеркивающими настороженность птицы. Бумага желтоватая хотя и первоначально не белая, превосходного качества, тем не менее обтрепалась по краям, но Тому это нравилось. Рисунок, выполненный угольным карандашом и сангиной, был помещен в прозрачный пластиковый конверт.

— Сколько стоит этот рисунок?

— М-м... Может, десять тысяч, сэр. Я должен уточнить.

Том взглянул на другой рисунок в этой же папке — интерьер ресторана, заполненного посетителями, который не привлек его внимания, затем на рисунок с двумя деревьями и скамейкой, похоже, это был какой-то лондонский парк. Нет, лучше голубь.

— Если я сделаю первый взнос — вы поговорите с мистером Банбери?

Том выписал чек на две тысячи фунтов и вручил его Нику.

— Жаль, что рисунок не подписан Дерваттом. Точно, нет подписи, — заметил Том специально для того, чтобы услышать, что ответит Ник.

— Д-да, сэр, — ответил Ник любезно. — Это Дерватт, я слышал. Художник делает набросок экспромтом, не думая о том, чтобы его подписать, забывает сделать это позже, а потом его... уже нет с нами.

Том кивнул:

— Верно. До свидания, Ник. У мистера Банбери есть мой адрес.

— О да, сэр, не беспокойтесь.

Аэропорт Хитроу с каждым разом казался Тому все более многолюдным. Уборщицы со щетками и мусорными ведрами на колесиках явно не справлялись с выброшенными бумажными салфетками и разорванными конвертами из-под билетов. У Тома оставалось еще время, чтобы купить для Элоизы коробку с шестью сортами мыла и бутылку перно для Бель-Омбр.

Когда же он увидит Элоизу?

Том купил бульварную газету, которую не собирался брать в самолет. Уже сидя в своем кресле первого класса, он вздремнул после ланча, состоящего из омара с белым вином, и проснулся, только услышав призыв стюардессы пристегнуть ремни. Внизу простирался зелено-коричневый ковер французских полей. Самолет накренился. Том чувствовал себя уверенно — готовым почти на все. Сегодня утром в Лондоне ему пришло на ум сходить в газетный архив, где бы тот ни находился, «раскопать» что-нибудь о Дэвиде Притчарде, сделать то же самое, что тот, по словам Джанис, сделал в Соединенных Штатах относительно Тома. Но что может быть в архиве на Дэвида Притчарда, если это его настоящее имя? Судебно-наказуемые деяния избалованного подростка? Штрафы за превышение скорости? Баловство с наркотиками в восемнадцать? Едва ли это запротоколировано даже в Америке, не говоря уж об Англии и Франции. И все же забавно думать, что Притчард может быть в архивных записях за то, что до смерти замучил собаку в возрасте пятнадцати лет. Какой-нибудь ужасный маленький поступок вроде этого можно выудить в лондонских компьютерных недрах, если он там существует, и снять копию. Том застегнул ремни, когда самолет плавно пошел на посадку, постепенно снижая скорость. Его собственный архив — ну, скажем, перечень интересных подозрений — можно было бы также суммировать. Без осуждения, однако.