В. ПОЗНЕР: Я считаю, что я обязан. Я хожу. Иногда с отвращением, но хожу. Я могу вам задать следующий вопрос?.. Вы имеете награды, множество наград, в том числе и государственные. Вы — заслуженная артистка РФ.

Р. ЛИТВИНОВА: Я — лауреат Государственной премии. Когда мне Миша Ефремов позвонил и сказал, что мы — лауреаты и что нам надо идти в Кремль, я-то думала, что он меня разыгрывает. Я сказала… В общем, я ему кое-что сказала, повесила трубку, а потом вдруг выяснилось, что это правда. За этот фильм.

В. ПОЗНЕР: И как вам это? Это для вас это важно?

Р. ЛИТВИНОВА: Денежно никак, потому что все разделили на всех.

В. ПОЗНЕР: Нет, я имею в виду не денежно.

Р. ЛИТВИНОВА: А что это еще дает?

В. ПОЗНЕР: Я не знаю. Чувство удовлетворения, которое главное советское чувство было.

Р. ЛИТВИНОВА: У меня 7 месяцев подряд шел монтаж с одним жутким монтажером, кретином совершенным. И он меня довел до такой степени, что где-то на седьмом месяце у него слетел весь мой монтаж. Это было состояние, что я схватила какую-то вазу, я за ним гонялась. Если мне попадалось что под руку, я пыталась его как-то достать, он от меня бегал очень ловко. Я ему орала: «Я — лауреат Государственной премии, я тебя разрежу на куски, выброшу твое тело, и меня никто не засудит!» — потому что он меня довел до такой степени… И вдруг в этом тексте я впервые в жизни вспомнила, что я — лауреат Государственной премии. Я говорю: «Он мне ничего не сделает. И любой суд меня оправдает». Это я уже кричала ему, когда меня держали.

В. ПОЗНЕР: А почему вы его раньше не выгнали? Что же вы его держали 7 месяцев?

Р. ЛИТВИНОВА: Потому что он знал материал, и меня уговаривали его оставить: «Еще подожди, он сейчас знает, где чего лежит». А потом он еще спрятал материалы и меня шантажировал, когда уже дошло до такого рукоприкладства. Он мне говорит: «Выплатите мне еще одну зарплату, тогда я вам покажу другой материал». Представляете, какой негодяй? Вот тогда-то я и вспомнила, что я — лауреат Государственной премии. Единственный раз за много лет.

В. ПОЗНЕР: Еще о кино. Вы говорите так: «Кино для меня — шаманизм. Я считаю, что цель кино — показать свою личную версию этой жизни, сны, а не какую-то бытовуху. Потому что когда вы выйдете из кинотеатра, она и так шибанет вас по голове». Что дает зрителю, на ваш взгляд, ваша версия жизни?

Р. ЛИТВИНОВА: Потому что никому не интересно смотреть то, что он может посмотреть из окна или выйдя из метро или из подъезда.

В. ПОЗНЕР: Но какая ваша версия-то?

Р. ЛИТВИНОВА: А моя версия — посмотреть, как я вижу свой мир, подсмотреть какой-то чужой, прекрасный сон.

В. ПОЗНЕР: И когда люди ходят на вашу картину… А вы говорите, что много народу пошло и что даже аншлаги. Это поэтому?

Р. ЛИТВИНОВА: Да. Людям все-таки нужны и такие картины. Все-таки не только те, которые финансирует наш министр.

В. ПОЗНЕР: Смотрите, вы довольно резко высказываетесь по поводу так называемых нормальных людей.

Р. ЛИТВИНОВА: Почему? Нет, я просто говорю, что искусство, наверное, не убежище нормальных. Слишком много нормальных.

В. ПОЗНЕР: Вы — сноб вообще? Как вы считаете?

Р. ЛИТВИНОВА: Ну, в хорошем смысле…

В. ПОЗНЕР: А что такое сноб в хорошем смысле?

Р. ЛИТВИНОВА: А что в вашем смысле сноб? Расшифруйте мне. Просто, может быть, мы по-разному это трактуем слово.

В. ПОЗНЕР: Может быть, и нет. Поэтому я вас спрашиваю. Я же пока что без оттенка отношения. Просто спрашиваю, вы — сноб, Рената? Вы что мне скажете? В хорошем смысле да, правильно?

Р. ЛИТВИНОВА: Может быть, да.

В. ПОЗНЕР: А что это такое тогда, чуть-чуть если раскрыть?

Р. ЛИТВИНОВА: Что такое сноб? Он же выбирает самое яркое, самое лучшее. Или имеет какое-то пристрастие. Кстати, не мыслю я такими понятиями.

В. ПОЗНЕР: Хорошо. Как-то в Сочи я был на «Кинотавре», смотрели разные фильмы, после чего где-то там ужинали. Я не буду называть фамилию человека, но я сказал: «Мне этот фильм совсем не понравился». И человек на меня посмотрел с некоторой печалью и сказал: «Владимир Владимирович, это кино не для всех». Понимаете? Есть же кино не для всех, вы согласны с этим?

Р. ЛИТВИНОВА: Есть. Не открываются файлы для них. Им — что попроще.

В. ПОЗНЕР: Вы-то делаете кино не для всех? Как вы думаете?

Р. ЛИТВИНОВА: Я же не могу рассчитать — для всех, не для всех. Я сначала его для себя делаю. А если оно кому-то еще нравится, это уже огромное дополнительное счастье. Нельзя просчитать. Я знаю, что я сижу в своей нише камерного арт-хауса, и я согласна с этой нишей. То есть меня это вполне устраивает — делать свое, независимое кино за такие крошечные деньги. Конечно, это не мейнстрим.

В. ПОЗНЕР: Вы не согласны, что каждый художник, если он пишет книгу, если он пишет картину, если он делает фильм, он это делает не для себя только? Он же хочет, чтобы другие это читали, это увидели. Правда же? Вы же делаете кино не только чтобы дома самой его смотреть?

Р. ЛИТВИНОВА: Представьте себе, я делала эту картину, совершенно не надеясь, что ее еще кто-то увидит.

В. ПОЗНЕР: Но вы бы хотели, чтобы ее увидели? Надежда и желание — это разные вещи.

Р. ЛИТВИНОВА: Я вообще в огромном счастье пребываю, что вдруг она имеет такой отзвук. Но я вообще на него не рассчитывала. Я поражена самим фактом, что эта картина из точки «А» добралась до экрана. Вы понимаете, что это вообще нонсенс? Это невозможно. Два года мы снимали ее на фотоаппарат какой-то там сборной съемочной картиной.

В. ПОЗНЕР: Эта картина — давайте мы ее назовем.

Р. ЛИТВИНОВА: «Последняя сказка Риты». И, конечно, ничто не предвещало. Это было без всяких гарантий, что ее вообще возьмут. То есть это, конечно, абсолютный арт-хаус, который обычно никогда не добирается до кинотеатров. Я знаю несколько замечательных режиссеров, которые делали прекрасные картины. Один кинотеатр прокатывает такой фильм две недели. И он — бах и исчезает. Это еще счастье. То есть на самом деле это удел кинофестивалей, вот и все.

В. ПОЗНЕР: Когда написал какой-то критик по поводу «Последней сказки Риты», что массовому зрителю с Литвиновой — не по пути, это для вас, скорее, комплимент? Как бы вы восприняли?

Р. ЛИТВИНОВА: Это какая-то фраза из сталинских времен. «Не по пути» — значит… Откуда он знает?