Я паркуюсь на противоположной стороне улицы.

Сердце бешено стучит, кровь закипает в жилах. Все идет по плану. Я долго разглядываю дом Кита, как и дом Сайласа до этого, готовясь к тому, что снова увижу его.

Мне просто нужно это пережить, и тогда я смогу сделать то, что задумала.

Мне жарко, я вся мокрая. Я откидываюсь в кресле и ненадолго закрываю глаза. А может, и надолго, потому что, открыв их, я замечаю на крыльце маленькую девочку. Вокруг нее разложены листочки с рисунками, но в какой-то момент она бросает рисование и раскрывает потрепанную книжку. Она выглядит как героиня картины Нормана Роквелла[8], и мне даже не верится, что она живая и настоящая. Такая маленькая. Ей лет десять, наверное. На ней розовые джинсовые шорты и полосатая футболка. Очень неровные хвостики: наверное, сама делала. Она полностью поглощена чтением. На каждой коленке у нее по пластырю.

Я совсем не ожидала ее увидеть. Невыносимо. Не знаю, почему это стало для меня неожиданностью. Не хочу ничего чувствовать, но не получается.

Я спускаю вниз рукава своей красной толстовки. В ней слишком жарко, но надо было как-то прикрыть забинтованную руку. Рука не прекращает болеть с самого Лэнгфорда, на марле иногда появляются капельки крови, но я не хочу об этом думать. Гляжусь в зеркало. Лицо у меня цвета гнилого фрукта. Фиолетовое, коричневое, где-то желтое. Противно на него смотреть, потому что я сразу вспоминаю, что Сайлас Бейкер все еще на свободе.

Но, может, после встречи с Китом я вернусь в Монтгомери.

И на этот раз сделаю все как нужно.

Я выхожу из машины, хотя все во мне протестует.

Когда я приближаюсь к крыльцу, девочка поднимает голову. Чем ближе я подхожу, тем лучше вижу, какая она хрупкая. Чуть диковатая. Молочно-белая кожа усыпана веснушками. Заостренное лицо, длинный нос, маленькие карие глазки. Я смотрю ей в глаза, а она смотрит на меня. Она закрывает книжку – «Клуб нянек»[9]. Я слегка улыбаюсь. Девочка настороженно глядит на меня. Впрочем, ничего удивительного: выгляжу я жутковато.

– П-привет.

– Ты как-то странно разговариваешь, – тут же отвечает она. Голос у нее еще более юный, чем я думала. Даже тоньше, чем у Мэтти.

– Я з… Я заикаюсь.

– Что у тебя с лицом?

– Я очень н-неуклюжая.

Я чуть наклоняюсь и указываю на ее книжку. На порванной обложке изображена Стейси, которая с распростертыми объятиями бежит к остальным членам клуба. Я помню эту книжку. Странно как-то. Иногда я забываю, что была ребенком и делала обычные для ребенка вещи. Читала о девочках, чья жизнь казалась мне мечтой. Играла в песочнице и лепила куличики. Рисовала картинки. Летом ловила светлячков.

– Моей любимицей была С-Стейси, но одеваться м-мне хотелось, как К-Клаудия.

– Ненавижу Стейси.

Ишь какая.

– А кого ты л-любишь?

– Мэллори, – отвечает она, хорошенько подумав. – И Джесси. Мне почти столько же лет, сколько им. Я люблю читать о девочках… моего возраста.

Она опускает глаза, и я понимаю, что на самом деле она чувствует себя намного старше. Я тоже через это прошла. Я безумно ценила моменты, когда взрослые вели себя со мной соответственно возрасту. Наверное, у Кита уже есть лоскуток с ее именем, и он готовится уехать с новым трофеем. Мне так хотелось прибыть вовремя, но, раз он здесь, я уже опоздала.

Лицо девочки внезапно озаряется радостью, и она говорит:

– Кто-то продал свою коллекцию «Клуба нянек» в магазин старых книг. Хочется их все скупить, но у меня нет денег.

Я подбираю один из рисунков. Как по мне, она рисует куда лучше своих ровесниц. Унылые пейзажи и грустные маленькие девочки, которые слишком уж похожи на нее саму. Больно видеть такие очевидные проявления страданий. Наверняка ее мать с гордостью вешает рисунки на холодильник, не до конца понимая, что на них изображено. Картинки подписаны именем «Нелл».

Я так тебя понимаю, Нелл.

– Н-Нелл, – говорю я. – Так тебя з-зовут?

– Мне не разрешают разговаривать с незнакомцами, – отвечает она.

– Я не н… не незнакомка. Я знаю п-парня твоей мамы.

– Ты знаешь Кристофера?

От ее интонации мне хочется сжечь весь мир к чертям собачьим. Внезапная вспышка ужаса в ее глазах – это все, что мне нужно знать. Я замечаю, как у нее трясутся руки, как она крепче вцепляется в книгу, чтобы успокоиться, чтобы не выдать себя.

Ей всего десять лет, а она уже не позволяет себе просить о помощи.

Так хочется сказать, что скоро ей не о чем будет волноваться. Что я обо всем знаю, и скоро все будет хорошо. Я уверена, что ей никто ничего такого не говорил, как и мне в свое время, и я знаю, что она отчаянно хочет услышать эти слова, как и я когда-то.

– Он д-дома?

Я делаю пару шагов к дому, и она выкрикивает:

– Нет!

Я поворачиваюсь к ней.

– Он спит. У него тихий час. Мне нельзя его будить, он разозлится.

– П-поэтому ты з-здесь?

– Я могу прочитать почти всю книгу до того, как он проснется.

Она говорит это с гордостью.

– 3-здорово.

Она сияет.

– А г-где твоя м-мама, Нелл?

– Она работает в «Фальконе».

– Ч-что это?

– Бар.

Ну конечно. Я выпрямляюсь. Колени хрустят.

– Когда в-возвращается?

– Когда я ложусь спать.

Почти идеально. Я могу зайти в дом, найти его спящим, распростертым на диване или кровати. Могу занести его собственный нож прямо над его сердцем. Опустить лезвие вниз. Убить его. Я представляю, как он открывает глаза: последним, что он увидит перед смертью, будет мое лицо. Я залью всю комнату его кровью. А когда Нелл спросят, видела ли она что-нибудь, та ответит: «Нет, я была на улице, мне не разрешают сидеть дома во время тихого часа…»

С этой пьянящей мыслью я иду вперед, берусь за дверную ручку, оборачиваюсь и вижу, что Нелл в панике. Она бежит ко мне, хватает меня за запястье. Руки у нее такие же маленькие, как у Мэтти в ее возрасте. «Она не Мэтти, – говорю я себе, хотя всем сердцем хочу, чтобы она была ею. – Она не Мэтти, она не Мэтти, она не Мэтти…» Но у нее такие маленькие руки… такие теплые…