И вот сегодня был четыреста семьдесят восьмой день с тех пор, как она последний раз спрашивала старого дядю о родителях.

Ноэми проснулась, когда солнечные лучи уже проникали сквозь закрытые ставни и просвечивали клубы так и не осевшей за все это время пыли. Тело Йарока было совсем холодным и как будто больше не похожим на самого себя так, что Ноэми вскрикнула от страха и одернулась. На ее щеке отпечатался перстень с руки дядюшки, на которой она проспала всю ночь.

Девочка встала на ноги, сняла с гвоздя, вбитого в стену на уровне ее роста, маленький черный, сшитый по ее размерам плащ, надела его и выглянула на улицу.

Снаружи был все тот же родной двор. Недостроенный сарай, колодец, поленница, сложенная высоко до самого навеса. У крыльца топтались кони, на которых, по-видимому, приехали рыцари, убившие ее дядю, а сама опушка со всех сторон густо заросла деревьями, и даже солнечному теплу было сложно добраться до травы, очень редко пробивающейся из-под земли под копытами лошадей.

Ноэми не замечала, как постоянно шмыгала носом, то ли от печали по старому воину, то ли оттого, что еще не вылечилась от простуды, схватившей ее незадолго до нападения.

Она зачерпнула ковшом воды из бочки, стоящей у двери, и с особым усердием принялась тереть лицо, припоминая, как мириады капелек крови упали на нее в момент смерти дядюшки.

Затем Ноэми провела рукавом по глазам, чтобы смахнуть оставшиеся на бровях и ресницах капли, отвязала лошадей и пошла на задний двор. Лошади разбрелись перед домом, цепляя редкую траву из-под своих копыт.

Позади хижины был небольшой загон, чуть дальше, за невысокими зарослями, бурлила маленькая речушка, а за ней простиралось бескрайнее золотое поле.

В загоне стояли конь, которого Йарок звал Братком, коза и осел. Они с дядюшкой часто каким-нибудь ранним утром седлали коня и осла, чтобы перейти реку вброд и поскакать по нетронутым человеком полям, и возвращались поздним вечером, насытившись по дороге жареной куропаткой или кроликом, которых седой воин подстреливал из лука. Ноэми всегда нравились такие прогулки, потому что в эти редкие моменты она могла покинуть наскучивший ей дом и таила маленькую надежу никогда сюда не вернуться.

Она до сих пор была слишком мала для того, чтобы забраться на коня самостоятельно и тем более управиться с ним, поэтому она запрягла осла так, как учил ее дядя. Собрала моркови, сухарей, воды, луковиц, капусты и яблок в дорожный мешок, взгромоздила его на осла и, потянув животное за поводья, повела через речушку.

Маленькие башмачки насквозь промокли в ледяной воде, пока она пыталась справиться с ишаком, который упрямо не хотел переходить на другой берег. Такое случалось и раньше, но тогда Йарок доставал палку и хлестал осла по бедру. То же попыталась сделать и Ноэми, но в ответ он лишь резко дергал головой и в одном из таких движений повалил девочку в воду.

В конце концов промокшая, грязная и дрожащая от холода Ноэми справилась с животным и переправилась через реку, потянув осла за собой вдоль нее по течению, оставляя позади родной дом и воспоминания, связанные с ним.

Сколько лет она прожила со старым воином Йароком? Ноэми и сама не могла припомнить, когда в последний раз просыпалась вне стен охотничьей хижины, которая сейчас сливалась с лесом и исчезала за ее спиной в густой листве деревьев. Однако она хорошо помнила свою мать, бросившую ее так подло. Неужели я настолько плохая, думала девочка, сжимая тонкие губки от злости.

Чем дальше Ноэми отдалялась от знакомых мест, тем грустнее ей становилось. Возбуждение, которое помогло выбраться из дома и покинуть родные края, теперь исчезло, а на его место пришла печаль и принималась сковывать ее сердце.

— Никого. Никого в целом мире нет, кому я была бы нужна сейчас, — печально проговорила она и не сразу заметила, что произнесла это вслух. — Ну и пусть, что вслух! Кто меня слышит? Жеребец? Он и так знает, что у меня на уме. Правда, Жеребец? — она всхлипнула и погладила осла по жесткой гриве. — Куда мы придем, ты знаешь? Я тоже нет.

И они поплелись дальше.

Несколько дней осел шел за девочкой или нес ее на себе. Они останавливались крайне редко на водопой или если Ноэми замечала знакомые кусты, с которых еще с дядей научилась собирать ягоды, и теперь обедала ими. Она не слезала с Жеребца даже для ночлега, потому что чаще всего плакала до той поры, пока не засыпала, крепко вцепившись в его черную гриву.

Берег, что весь кишел зарослями, преграждавшими им путь, давно остался позади. Осел брел в никуда, самостоятельно выбирая путь, и теперь они выходили из очередной густой чащи под открытое голубое небо.

— Там большая дорога, Жеребец. Дядюшка говорил, что это какой-то тракт. И больше всего там опасностей подстерегает. Ни за что не веди меня туда. Слышишь?

Ослик поплелся дальше. Через несколько дней они настигли горы, которая неожиданно выросла прямо из-за высоких деревьев и преградила путникам дальнейший путь.

— Вот и догадайся теперь, с какой стороны ее обойти, — разочарованно произнесла Ноэми, закинув голову назад и пытаясь разглядеть высоту утеса. — Туда мы точненько не заберемся. Дождемся утра здесь, чтобы получше рассмотреть гору.

Ноэми накрутила поводья осла вокруг удобно торчащего из скалы камня, скинула с него дорожный мешок и, обхватив его обеими руками, закрыла глаза и уснула.

Ночь была спокойная — темная, потому что луна осталось где-то с другой стороны горы, и тихая, потому что сам густой лес кончился незадолго до опушки и весь оркестр лесных звуков не докучал Ноэми.

Когда солнце дотянулось до спящей Ноэми, она проснулась, протерла глаза и осмотрелась. Сейчас растения вокруг бучи покрыты утренней росой и переливались различными цветами — пурпурными, фиолетовыми, ярко-желтыми, зелеными, красными и другими. Осел стоял на своем месте и лениво пережевывал тщательно отобранный пучок травы.

Стоя на коленях, Ноэми схватила большой лопух и, наклонившись до самой земли, выпила росу. Затем нашла глазами еще один большой листок и выпила все до последней капли. Все это время ей слышался странный звук, которого она не приметила ночью, хотя спала очень чутко и просыпалась несчитанное количество раз, вслушиваясь в тишину и сопение осла.

Наконец охота за водой ее утомила, и она с любопытством огляделась. Странный звук доносился с той стороны горы, где почти не было зарослей, зато лежали крупные валуны, видимо, когда-то отколовшиеся от скалы. Ноэми сжала маленькие кулачки, шепотом пообещала Жеребцу напоить его при первой возможности и, ступая на цыпочках, пошла в сторону исполинских камней.

Здесь звук становился громче за счет оголенной каменной стены, и теперь девочка смогла разобрать, что это был храп. Дядя Йарок часто будил подобным шумом ее посреди ночи, и поэтому Ноэми хорошо знала этот звук и слегка раздражалась, когда слышала его. Храп так гулко разносился по долине, что она невольно начала представлять большого зверя, обладающего огромной мордой и такими же устрашающими зубами в его пасти. Но вся эта бурная фантазия не останавливала ее, а, наоборот, только будоражила любопытство еще сильнее, и ей непременно захотелось взглянуть на грозное существо хотя бы одним глазком.