– Значит, это правда. Пятьдесят верст в сутки! Это непостижимо, невозможно!

Принц взглянул на майора. На лице адъютанта было такое же восхищение.

– Очень хорошо. Ай да генерал Сувара! Ну, пусть отдыхают!

И принц Кобургский спокойно лег спать.

Суворов встал, как всегда, с солнцем. Он осмотрел берега реки Тротуш, через которую приходилось переправляться. Река была неширока, но с быстрым течением и обрывистыми берегами. Суворов наметил места, в которых нужно наводить мосты, и вернулся к себе в лагерь.

К лагерю то и дело подходили отставшие по пути из Бырлада пехотинцы. Дорога была тяжелая, шли быстро, – даже на привале генерал-аншеф не разрешал разбивать палатки.

Апшеронцы и смоленцы, издавна знакомые с суворовским маршем, почти не имели отсталых. Но в Ростовском не привыкли к таким переходам и по дороге присаживались по двое, по трое отдохнуть. Когда капралы старались поднять отстающих угрозами, Суворов кричал, подъезжая:

– Оставь! Пусть отдыхают. Не бойся – подойдут, не подведут. К бою поспеют. Ступай, ступай! – гнал он капрала. – Голова хвоста не ждет!

И он был прав: отставшие в пути старались изо всех сил нагнать ушедших вперед товарищей. И постепенно подтягивались к своим.

После утренней молитвы и каши Суворов приказал строить мосты через Тротуш.

Дальше Суворову полагалось бы явиться к принцу Кобургскому: начальник австрийского отряда был как-никак старший в чине, но Суворов боялся встречи с ним.

Еще в Семилетнюю войну он хорошо изучил австрийские штабы и австрийских генералов. Суворов помнил их традиционную медлительность и нерешительность и их слепую приверженность линейной тактике, которой он вовсе не признавал. Тем более она была неуместна в войне с турками. Турок надо устрашать, изумлять, не давать им одуматься. Австрийцы всегда были склонны к обороне, к хитрым маневрам, а Суворов признавал только натиск, быструю, неожиданную атаку.

Суворов знал, что стоит ему встретиться с принцем, как у них тотчас же пойдут споры. Принц, конечно же, не согласится с его дерзкой мыслью ударить на численно превосходящего их противника. Принц, чего доброго, начнет представлять резоны, что у союзников меньше войск, чем у турок, и так далее. И пока Суворов будет с ним препираться, Осман-паша нагрянет со своими спагами и янычарами и сомнет спорщиков.

Суворов решил как-либо уклониться от разговоров с принцем. Он знал, что уже с некоторых пор за ним утвердилась в армии и в Петербурге при дворе распространяемая его врагами и завистниками слава «чудака». Офицеры: из штаба графа Румянцева тогда же разнесли по всей армии двустишие Суворова, которым он рапортовал главнокомандующему о взятии Туртукая.

Каменский, обозленный тем, что Суворов у него на глазах разбил Абдул-Резака при Козлуджи, насплетничал – всюду уверял, что Суворов не столько талантлив, сколько счастлив.

Эти же слова говорили и в штабе Потемкина. Нет сомнения, что все эти сплетни докатились и до австрийского гофкригсрата, и, вероятно, принц Кобургский заранее считает Суворова чудаком. Адъютант принца, этот долговязый майор, который позавчера прискакал с письмом к Суворову, небось прежде всего расписал Кобургу, в каком виде он застал генерал-аншефа.

И теперь Суворов решил воспользоваться этой своей необычной славой.

«Пусть считают меня чудаком, кем угодно, но я своего добьюсь: и в этот раз турки будут разбиты!»

…Принц Кобургский проснулся раньше обычного – в девятом часу утра. И первой его мыслью было: что делают русские, сколько их и как себя чувствует после такого утомительного перехода генерал Сувара?

Принц позвонил.

Камердинер, тотчас же вошедший в палатку, ответил на большинство этих вопросов.

Весь австрийский лагерь уже знал, что у русских семь тысяч человек и что они строят три моста через реку Тротуш. Все было не только хорошо, все было превосходно, – этот удивительный генерал Сувара в одни сутки прошел с дивизией такое расстояние, какое австрийская дивизия прошла бы в четыре. И он оставил при тяжелом обозе в Бырладе не пять тысяч, как думал принц, а всего только три. Значит, у союзников уже было двадцать пять тысяч человек.

Одно было странно и непонятно в действиях генерала Сувара: зачем он строит мосты? Неужели он, вопреки основам линейной тактики, хочет покинуть выгодную позицию? Принц Кобургский считал, что если бы на реке Тротуш были мосты, их следовало бы уничтожить, а не строить новые.

Принц Кобургский решил поговорить об этом с генерал-аншефом Сувара, а пока, в прекрасном настроении, начал свой день. Он не спеша умылся, оделся, напился кофе и только тогда отправил майора Траутмансдорфа к генералу Сувара приветствовать его с благополучным прибытием и узнать, когда генерал Сувара пожалует к нему договориться о совместных действиях против турок.

…Суворов уже отобедал – обедал он всегда в восемь часов утра, – когда к его палатке подъехал майор Траутмансдорф.

«Конечно, звать на совет! – догадался Суворов. – Нужно как-либо уклониться от этого».

Суворов думал недолго.

– Прошка, бритву и мыло! Живо! – крикнул он. Ленивый Прошка, который с годами начинал все больше вступать с барином в споры и грубить ему, недовольно буркнул:

– Да вы же давеча брились!

– Не рассуждай! Давай живее! – вспыхнул Суворов.

Пока мешковатый Прошка достал бритву, Суворов сам схватил кисточку и мыло, плеснул в чашку воды и стал густо намыливать себе щеки и подбородок.

– Меньше брей, больше намыливай! – шепнул он Прошке. – Проси! – обернулся Суворов к адъютанту.

Майора Траутмансдорфа уже не смутила одежда русского генерала. Майор передал приветствие генерал-аншефу Сувара от его высочества принца Фридриха-Иосии Кобург-Заальфельда, поздравил с благополучным и столь быстрым прибытием и приглашал приехать к принцу обсудить диспозицию. А сам с любопытством смотрел вокруг.

В палатке стояли простой некрашеный стол да один складной стул, на котором сидел генерал.

У майора Траутмансдорфа и то обстановка была лучше, чем у русского генерала.

Генерал Сувара сидел к входу спиной. Он чуть поворотился к майору – щека и подбородок были густо намылены – и сказал:

– Спасибо! Хорошо!

Кивнул Траутмансдорфу и снова обернулся к толстоносому неопрятному солдату, который не спеша стал намыливать щеки генерала.

Траутмансдорф постоял секунду, а потом звякнул шпорами и, поклонившись худой спине генерала Сувара, покрытой грубым полотенцем, удалился в крайнем недоумении.

Как только он дал шпоры коню, Суворов вскочил с места.

– Фу, австрияк проклятый! Торчит над душой! – рассмеялся он и начал смывать с лица мыльную пену.

Один раз сошло благополучно. Но впереди – весь длинный летний день. Пока солдаты сделают мосты, принц, конечно, еще не раз пришлет своего щеголеватого адъютанта.