— Я весьма наслышана о вас и о вашем фильме, мисс Буллард, — говорила мадам Виллар. — У вас, видимо, безумно интересное занятие в жизни.

Джулия вспомнила ресторан и предпочла не отвечать на этот вопрос, сказав лишь:

— Ваш внук в техническом отношении оказал нам неоценимую помощь.

— Уверена, ему просто нравится это. Когда Рей еще не умел толком ходить, он уже бредил болотами. Порой меня пугал его столь неуемный интерес к низкому предмету, но не больше того. Я ко многому отношусь спокойно и уже смирилась, что мир неузнаваемо изменился с тех пор, когда я была еще юной девушкой.

— Не давай ей обмануть тебя, — вмешался вдруг Рей. — Она любит представлять себя этаким осколком настоящей креольской аристократии. Но мне-то известно, например, что в двадцатых годах она вела богемную жизнь в Париже и приехала домой только для брака с моим дедом. Кстати, она вышла за него замуж против своей воли.

— Не в двадцатых, а в самом конце двадцатых, дорогой внучек. Не надо меня делать уж совсем дряхлой старухой. — Старушка взглянула на Рея с улыбкой и упреком. Повернувшись к Джулии, она объяснила: — Я думала, что из меня получится художник.

— И получился неплохой, — сказал Рей искренне.

— Знаете, портреты грудных младенцев, кормящих матерей в стиле Мари Кассат. Извечные женские темы. Если бы я тогда задержалась в Париже, наверняка повернула бы в каком-нибудь безумном направлении, как Дали.

— Ты же знаешь, что у тебя собственный стиль.

— Возможно, — признала с гордостью старушка. — Во всяком случае, он мне доставлял много радостей и мало огорчений. Так что, может, я бы и не стала Дали в юбке.

— Замужество бабушки было полностью организовано ее родителями, — сказал Рей Джулии, произнеся слово «бабушка» по-французски. — Наверно, это был последний брак подобного средневекового рода. А мой дед всю жизнь делал вид, что страшно признателен ей за жертву, которую она совершила, связав с ним жизнь.

— Он был красив, твой дед, и много шалил, упаси, Господи, его душу. Он позволял мне рисовать до тех пор, пока мне самой не надоело. А сам погряз в этом бизнесе со своими американскими приятелями. У нас так, видите ли, Джулия, не принято. Коммерция не в почете. Человек, конечно, должен иметь профессию. Быть врачом или лучше адвокатом, но в торговлю — ни ногой!

— И кроме того, креольская девушка обязана была выходить замуж только за жениха своего круга. Ей было строго-настрого заказано смотреть в сторону американцев или каджунов, — добавил Рей, поставив чашку на каминную полку.

— Я достаточно почитала, чтобы понять проблему с американцами, но при чем тут каджуны? — спросила Джулия.

Мадам Виллар покачала головой.

— Их считали — уж и сейчас не знаю, правильно или нет, — людьми другого класса. Их считали фермерами, а не аристократами. Все это, конечно, глупости, потому что многие креольские фамилии — если они захотят в этом признаться хотя бы самим себе, — ведут свои древние роды от заключенных парижских тюрем. Первые женщины, которых послали в жены колонистам, были мелкими воришками и бывшими проститутками. А девушки из бедных, но благородных семей, весь багаж которых состоял из одного сундучка или даже шкатулки, подаренной самим королем, в сопровождении монахинь появились среди колонистов на пять-шесть лет позже. Их так и называли «шкатульные девушки». А знаете, какая самая знаменитая шутка среди историков Луизианы? Они говорят, что по какой-то странной иронии судьбы первые жены не произвели на свет ни одного ребенка, в то время как «шкатульные девушки» оказались на редкость плодовиты!

— Моя бабка и дед, — проговорил Рей, — ведут свои роды как раз от тех «шкатульных девушек»:

— Именно, — сказала бабушка и, с улыбкой посмотрев на внука, вздохнула. — Смешно, правда? Но традиции были и, не меняясь из поколения в поколение, приносили добрые результаты. Кто осмелился бы поднять на них руку? Впрочем, моя дочь подняла. Вторую такую упрямицу вы нигде не сыщете! Но папаша Рея тоже хорош. Прицепился к ней, как колючка, и не отставал. Теперь я сожалею, конечно, что мы с мужем так долго держали их порознь.

Они перешли на разговор о том, как много фильмов было уже снято в Новом Орлеане, об очевидном возрождении этого города в качестве убежища для вдохновения писателей, каким он был в двадцатых, тридцатых, сороковых, когда здесь проводили время Шервуд Андерсон, Трумэн Капоут, Уильям Фолкнер, Ф. Скотт Фицджеральд… Они немного поговорили о том, что литературное рвение стимулируется ароматом здешних магнолий. Это была довольно распространенная версия, объясняющая плодовитость писателей Юга. Конечно, к выяснению реальных причин этого им приблизиться так и не удалось.

Спустя некоторое время Рей извинился и ушел звонить. Во время его отсутствия Джулия попросила показать ей ванную комнату. Ее провели через смежную столовую на заднюю галерею и оставили у спальной, к которой примыкала ванная.

Возвращаясь оттуда, она задержалась на галерее, выходившей во внутренний двор. Там был посажен аккуратный сад, который сейчас тускло освещался только огнями из дома. Все же во тъме высвечивались клумбы, похоже, белой винки, на плиточном полу. Деревья отбрасывали причудливые тени на стену дома. Этот сад хранил в себе какой-то секрет, потаенность от мира. Весь его вид говорил об отшельничестве и отшельнических радостях.

За спиной Джулии вдруг раздались негромкие звуки шагов и тихое позвякивание. Она повернулась, ожидая увидеть Рея или домашнего слугу. Однако в проходе никого не было, только какая-то тень — очертания мужского силуэта — скользнула впереди.

— Рей? — негромко позвала она.

Примерно с минуту тишина ничем не нарушалась, а потом из столовой — темный незнакомец скрылся совсем в другом направлении — вышел Рей.

— Что? — спросил он.

Свет, падавший сюда из гостиной, высвечивал его высокую прямую фигуру, а лицо оставалось в тени. Ей показалось, что она почувствовала в его голосе неуместную веселость. Это насторожило ее. Она точно могла сказать, что тот человек, которого она приняла было за Рея, скрылся в другой стороне. Это был не Рей…

— Там кто-то был, — сказала она. — Я слышала его шаги.

— Откуда ты знаешь, что это был мужчина?

Она удивленно поглядела на него.

— У него были мужские шаги. Я думала, что это ты…

— Наверно, ты слышала нашего шевалье.

— Кого?

— Нашего здешнего духа. Говорят, что кто-то его даже видел: в сюртуке и штанах и при мече. Все датировано прошлым веком. А может, и позапрошлым.

— Понимаю, — проговорила она, не веря ни единому его слову. — У него есть имя? Наверно, когда-то этот человек трагически погиб?

— Никто не знает. Известно только, что он любит подглядывать за красивыми женщинами, появляющимися на галерее после захода солнца.