Несколько дней спустя в особняке на Первой улице Изабель пила чай в комнате, которую выбрала для себя при первом же осмотре дома. В течение часа, начиная с четырех, она запрещала кому бы то ни было тревожить ее, пока она наслаждалась чаем и читала газеты.

Это был ежедневный ритуал, который Изабель считала жизненно необходимым в этом огромном муравейнике. Уже довольно скоро она поняла основные правила выживания в Вашингтоне. Избегать прямолинейности в высказываниях. Никогда не предавать огласке чье-то настоящее мнение – это мог услышать не тот, кто надо. Также очень важно предугадывать смещение баланса сил. Стэнли в этом отношении был не чувствительнее корки сыра, а значит, его жене, отстраненной от повседневной деятельности правительства, приходилось полагаться на газеты. На балах и приемах, да и от самого Стэнли, можно было узнать куда меньше.

Сегодня, например, Изабель нашла напечатанный текст президентского послания к конгрессу в честь Дня независимости. В нем назойливо повторялись слова о причинах войны. Разумеется, Линкольн всю вину возлагал на Юг, в который раз утверждая, что на самом деле Конфедерации совсем не нужен был форт Самтер, не имевший никакого стратегического значения. Горячие головы просто придумали ложный повод для патриотической гордости, в результате чего Юг начал спешно проверять, «может или не может конституционная республика, или демократия, то есть власть народа, сохранять свою территориальную неприкосновенность перед лицом своих врагов».

Изабель всегда ненавидела этого обезьяноподобного выскочку, но теперь, читая его заявление о поиске законных средств для быстрого и окончательного решения конфликта, она просто задыхалась от ненависти.

О каких законных средствах он говорил, если сам еще недавно просил Смита приостановить действие закона о неприкосновенности личности на определенных военных территориях между Вашингтоном и Нью-Йорком? Все заявления этого человека были пустой болтовней. Он уже вел себя как император.

Два раздела послания, впрочем, даже порадовали Изабель. Хотя Линкольн выражал надежду на короткую войну, он все же просил конгресс выделить в его распоряжение четыреста тысяч солдат. За этой цифрой Изабель уже видела восемьсот тысяч ботинок Джефферсона.

Не пощадил президент и военные академии:

«Стоит отметить, что в это тяжелое для правительства время немалое количество обласканных им офицеров армии и флота оставили службу, доказав тем самым несостоятельность взрастивших их учебных заведений».

Великолепно. Когда приедет ее эгоистичный деверь, уж она-то придумает, как повыгоднее использовать эту важную информацию. Новость о том, что Джордж согласился переехать в Вашингтон, ждала их, когда они вернулись из Новой Англии. Узнала Изабель и о том, что он заезжал в их особняк с визитом фальшивой вежливости, и все из-за того примирительного письма, которое Кэмерон заставил написать Стэнли, и это несмотря на то, что родной брат выставил его из дома. Изабель до сих пор приходила в бешенство, думая об этом.

Джордж оставался верен Вест-Пойнту, хотя многие влиятельные люди настаивали на закрытии Академии. Большинство из них принадлежали к некоей новой группировке, представляющей собой союз сенаторов, конгрессменов и штабных офицеров из крайнего аболиционистского крыла Республиканской партии. Поговаривали, что к ним примкнул и отец Кейт Чейз, а также этот косолапый старый болван из их родного штата – конгрессмен Тад Стивенс.

Как именно все это можно использовать против Джорджа, Изабель пока еще точно не знала. Но использовать надо непременно.

Изабель наблюдала за тем, как новая радикальная группировка медленно набирает силу. Она уже знала некоторые факты, и одним из самых важных был тот, что хитрец Кэмерон не имел никаких рычагов давления на них.

Радикалы призывали к агрессивной войне и жестким условиям после победы. Линкольн же придерживался других взглядов и на войну, и на рабство. Он не выступал за свободу для всех негров, чтобы те начали грабить и насиловать или отнимать работу у белых. Изабель тоже этого не хотела. Однако это не мешало ей, находясь в кругу радикалов, рассуждать об определенных выгодах такого решения.

За ужином в тот вечер она заговорила о послании Линкольна:

– Он в точности повторяет то, что мы уже слышали от некоторых конгрессменов. Вест-Пойнт воспитывает предателей за государственный счет, поэтому его следует закрыть. Эту точку зрения можно использовать против твоего брата.

Необычная веселость Стэнли бесила Изабель – с тех пор как они вернулись домой, он постоянно улыбался и как будто не слышал ее.

– Да зачем же мне вредить Джорджу теперь? – спросил он.

– Ты разве забыл, как он вечно оскорблял тебя? И твою жену.

– Нет, конечно, но…

– Вот и представь, что он приедет сюда и начнет самоутверждаться за твой счет в своей обычной манере.

– А если и так? Артиллерийское управление подчиняется военному министерству. Я стою выше по положению, чем он. И я близок с Саймоном, не забывай об этом.

Неужели этот дурак думает, что находится в безопасности? Но прежде чем Изабель успела рыкнуть на него, Стэнли продолжил:

– И вообще, хватит о Джордже. Я сегодня получил две хорошие новости с дневной почтой. Адвокаты, которых мы наняли в Линне, конечно, те еще продувные бестии, но они все-таки сумели найти нужных людей и заплатить им. Передача собственности пройдет быстро. Пеннифорд говорил мне то же самое. Уже через месяц у нас будет фабрика, готовая работать в две смены. И никаких проблем с рабочей силой. На каждое место по два-три претендента. Мы даже можем нанимать детей, они дешевле.

– Прекрасно! – усмехнулась Изабель. – У нас есть все, что нам нужно. Кроме контракта.

Стэнли сунул руку в карман:

– И он тоже есть.

Изабель редко изумлялась так, чтобы терять дар речи, но сейчас произошло именно это. Стэнли протянул ей перевязанный ленточкой документ с таким видом, словно добыл его в бою.

– Как же это… замечательно… – вяло проговорила она.

Никакой радости Изабель не испытывала – одно только удивление, смешанное с тревогой. Стэнли, которого она всю жизнь считала рохлей, получил контракт без чьей-либо помощи. Неужели этот город или его работа сделали ее мужа тем, кем он никогда не был? Настоящим мужчиной. Даже предположить такое было очень неприятно.

В первую неделю июля умер Сербаковский.

Друзья-офицеры похоронили его в гробу из непросохших сосновых досок. Подвода, которой правил не военный кучер, привезла двух бородатых мужчин в густо украшенной галунами форме. По-английски русские почти не говорили и предъявили пропускные документы, подписанные властями и Союза, и Конфедерации. Легкость, с какой они добрались из Вашингтона после полученного с нарочным известия, лишь подтверждала то, что Чарльз уже не раз слышал: миновать все линии обороны с обеих сторон было не так уж трудно.