«Все, звиздец! Эх, Игорь, Игорь… Надо спасать Прибор!», – пронеслась в голове мысль. Но прежде нужно было обезопасить тылы, и я бросился вверх по лестнице, наступив на труп боевика, который шел за Игорем.

На ходу вытащив из кармана бронежилета светошумовую гранату, я в два прыжка преодолел лестничный пролет, отделявший меня от площадки между первым и вторым этажами, выдернул чеку и закинул гранату на второй этаж, к дверям квартиры. Ухнуло, раздался пронзительно оглушающий визг, и тут же полыхнуло так, что в глазах заплясали «зайчики», не смотря на предусмотрительно сомкнутые веки.

Я практически на ощупь проскочил последний пролет, и еще на бегу, пригибаясь к ступенькам, выстрелил по двум бестолково топчущимся у открытой двери силуэтам.

На ходу подхватив валяющийся у одного из тел автомат, я влетел в квартиру, вихрем пронесся по комнатам, и на кухне меня чуть не вырвало, когда я наткнулся на труп Элеоноры Тимофеевны, убитой выстрелом в затылок. Женщина лежала на полу, неловко подвернув руку, наброшенный на голое тело старый махровый халат распахнулся, а в добрых близоруких глазах застыл ужас… Я прикрыл полой халата дряблое, старушечье тело, скрипнул зубами и выскочил из кухни.

Больше в квартире никого не было…

Выглянув в окно пашутинской комнаты – трое человек, пригибаясь, бежали с разных сторон к центру двора, где одиноко лежал на снегу коричневый дипломат. Медлить было нельзя, и я, разбив толстым дырчатым стволом автомата неизвестной мне конструкции окно, начал поливать бегущих длинными очередями, закусив губу. И заставил таки всех людей во дворе прижаться к земле, а потом – отползти назад!

«Хрена вам, а не Прибор!», – вертелась в голове дурацкая присказка: «Хрена вам! Хрена!»

Подхватив табуретку, я вышиб остатки стекла, торчащие в рамах, и выпрыгнул со второго этажа на стоящую под окном, занесенную снегом «Победу». Крыша машины, не смотря на почтенный возраст, выдержала, я кувырком скатился с нее в мокрый снег и присел за стоящим рядом «четыреста двенадцатым» Москвичом оранжевого цвета.

«Думай, Воронцов, думай! Ну, давай, не раскисай, сейчас не время! Надо выбираться из этой „ямы“!», – я внимательно следил за двором, одновременно «накачивая» себя, подталкивая к позитивным мыслям, которые могли бы помочь найти выход из сложившейся ситуации…

Время шло. Я сидел за Москвичом уже минут пять – непростительная задержка с точки зрения профессионала, противник мог перегруппировать свои силы, мог скрыто подкрасться, нанести внезапный удар…

Хрена вам, а не Прибор!

Ничего путного я так и не надумал. Понимая, что я попал в патовую ситуацию, я понимал и другое – мне остается только действовать, быстро, внезапно, ошеломляюще для противника, с риском для своей собственной жизни. На миг я представил лицо Кати, мысленно попрощался с нею, и вдруг ощутил, что жизнь моя с этого момента пошла каким-то зигзагом, и совершенно неизвестно, какой у этого зигзага будет конец.

Ну, господи помоги! Хрена вам, а не Прибор!

Я вскочил и со всей скоростью, на которую было способно мое тело, побежал к дипломату. Стрелять по мне стали не сразу, но зато потом ударили сразу из нескольких стволов. Пули шипели в слежавшимся снегу, свистели вокруг, и я, так не кстати, вспомнил старую солдатскую поговорку: «Свист пули, которая тебя убьет, ты не услышишь!»

Но все же: Хрена вам, а не Прибор!

Сменив обычный бег на «маятник», я, как мог, сбивал стрелявшим прицел, но все равно шансов уцелеть было ничтожно мало!

«Качать маятник» – наука довольно сложная, нужны месяцы тренировок, чтобы научиться чувствовать противника, его психологию, чтобы сразу понять манеру его стрельбы… Я же лишь несколько раз, во время учебы в «Щите», ходил «маятником» на полигоне, и теперь мне приходилось туго. Про себя я проговаривал движения: «Левая нога, правая нога, шаг, другой, присел, еще раз присел, корпус, поклон, прыжок в сторону…»

Вроде бы пока, тьфу-тьфу-тьфу, получалось не плохо, но стоило только мне так подумать, как я оступился на предательски скользком от воды и наледи асфальте, на секунду прекратил своё «броуновское движение», и тут же пуля ожгла ногу, словно ее стегнули раскаленным железным прутом, и почти в то же мгновение запламенела щека, а по шее потекла струйка теплой крови.

Хрена вам, а не Прибор! Хрена вам, а не Прибор!! Хрена вам, а не Прибор!!!

«Не добегу!», – в отчаянии понял я, и продолжая твердить свою боевую мантру, прыгнул вперед, потом назад, морщась от жжения выше колена, перекатился через плечо, и следующим прыжком приземлился практически рядом с дипломатом! И вдруг стрельба прекратилась…

«Они боятся повредить Прибор!», – понял я. Верно мое предположение или нет, выяснять не было времени. Я подхватил нагретый солнцем чемоданчик, поднял его, как щит, перед собой, и из-за этого прикрытия начал осматривать безмолвные окна домов, мокрые красные и серые крыши, черные провалы чердачных отдушин.

Стрелков я заметил почти сразу, видимо, они уже не прятались так же тщательно, как в начале операции – один на крыше, один в открытом подъездном окне дома напротив, еще один – в дальнем углу двора, в тени от дома, за заснеженной катушкой с кабелем.

«Пожалуй, двоих я смогу снять!», – подумал я, не прекращая прикрываться своим импровизированным щитом и поворачиваясь так, чтобы дипломат закрывал меня от всех трех противников.

Ну, пора действовать… Хрена вам, а не Прибор!

Перехватив тяжелый дипломат левой рукой, правой я выхватил пистолет и выстрелил в первого стрелка, вжимающегося в железо крыши.

Д-дах! Гильза зашипела в снегу, а человек на крыше выронил оружие, черный автомат, внешне похожий британский пенетратор, Стрелок обмяк, ткнувшись головой в крашенное железо, а автомат полетел вниз и с железным лязгом ударился о вытаявший пятачок мокрого асфальта у водосточной трубы.

Я в этот момент уже не думал о том, этично или нет – стрелять по тем, кто не может мне ответить – это были враги, и тут действовал жестокий принцип: «Убей, или убьют тебя!» Какая уж тут, к ебеням собачьим, этика!

Ловя на мушку прячущегося за барабаном кабеля человека, я слишком поздно среагировал на шум за спиной. Узи затрещал, словно гремучая змея. Раненый в самом начале перестрелки парень в кожанке отлежался в ближнем к подворотне подъезде, и неожиданно вступил в бой, наплевав на Прибор в дипломате, и, видимо, на все приказы своего начальства.

Несколько пуль «погасил» бронежилет, но одна навылет прошила руку выше локтя, заставив меня выронить дипломат и вскрикнуть от боли. И тут, ясно дело, ожили два оставшихся стрелка!

Я наугад выстрелил несколько раз по «кожаному», до половины высунувшемуся из приоткрытой подъездной двери, подхватил раненой рукой чемоданчик и, скрипя зубами от боли, побежал в глубь двора, где за блестящими спинами гаражей виднелась какая-то низкая пристройка, вроде сарая или строительной будки. Там я надеялся перебраться в соседний двор…