но ничего не слышит. Понимает тебя по движению губ.

– Вот как? Я тоже должен вставать по утрам довольно поздно. Один из мрачных работников приходит и будит меня. Если же я встану слишком рано, они ругаются.

Эльдар помолчал мгновение.

– Как выглядит твоя комната? Где она находится?

– Это девичья комната в отдаленной части дома, за кухней. Там место для четверых, но я живу одна.

Он взглянул в сторону дома.

– Которое окно?

– Не окно, а лишь небольшое отверстие. С обратной стороны дома.

– Кровать у тебя какая? – медленно спросил он.

– Кровать? Она… как сказать? Конечно, солома, с наброшенной на нее шкурой зверя, на которой я лежу. Другой шкурой я укрываюсь. Тепло, но шкуры очень короткие, и мне приходится свертываться калачиком, чтобы ноги были укрыты.

Эльдар немного поерзал на месте. Ему было стыдно выспрашивать ее о постели, о том, как она выглядит в ней…

– Ночное белье какое-нибудь у тебя есть?

– Нет, – ответила она удивленно. – Я могу спать в рубашке, но я вынуждена ее беречь и поэтому пользуюсь ей не всегда.

Не пользуется рубашкой? Лежит голая, обнаженная…

У него закружилась голова, но он взял себя в руки.

– Меня зовут надсмотрщики. Завтра увидимся.

– Да, Эльдар…

Он задержался. Она положила ему руку на локоть.

– Я… хотела бы видеться с тобой чаще. Чувствую себя такой одинокой.

Он сжал рот.

– Мы должны быть осторожными. Ты же знаешь.

– Да, конечно. – Она опустила глаза и сняла руку, а затем быстро побежала в дом, маленькое существо, с качающимися бедрами и танцующими косами.

Несмотря на такую огромную усталость, что у него ломило тело, Эльдар не мог в этот вечер заснуть. Он лежал и ворочался на своей жесткой постели.

Наконец он сел, поставил ноги на холодный, продуваемый сквозняком пол.

Раз за разом он кулаком ударял по краю кровати.

– Черт, черт возьми, черт возьми, – непрерывно ругался он без каких-либо нюансов.

Он не мог найти иных слов для выражения своих чувств.

Возмущение народа неотвратимо нарастало. Причиной этого была не только любовь к отечеству, но больше всего нелепая бесчеловечность фогдов.

Движение за освобождение Норвегии разрасталось в полной тишине, превращаясь в лавину, охватывало все более широкие круги населения, в глазах угнетенных загорался фанатичный огонь. Повстанческие идеи обсуждались шепотом на постоялых дворах, на встречах в тайных помещениях…

И объект первого удара уже был определен.

Поместье Тубренн в Ромерике.

Этот объект определился сам по себе по многим причинам. Но прежде всего потому, что здесь можно было напасть на определенное лицо, пока он не подготовился к защите.

Ожидали только подходящего повода.

Тристан, этот молодой несчастный запутавшийся человек тем временем вернулся в Данию. Он, по крайней мере, внешне, избавился от своих постыдных болезней. Никто, ни родители, Джессика и Танкред, ни бабушка Сесилия, ни тетя Габриэлла, ничего не могли обнаружить. Но по вечерам он часто запирался у себя в комнате и становился совершенно иным, непохожим на себя.

Омерзительный поступок Гудрун глубоко ранил его. Как будто в него вонзился насквозь пронизывающий клинок. Она сломала и навеки испортила невинную жизнь легко ранимого юноши.

Тристан уже никогда не станет прежним. Злополучное событие в пастушьей хижине Черного леса наложило печать на все его существование. Благодаря ему, судьба Тристана сложится примечательно, но о ней мы не будем рассказывать здесь.

Тристан полностью оправдает свое имя – «Рожденный к скорби».

9

Никлас Линд из рода Людей Льда галопом примчался на лошади во дворец замка Акерсхюс.

– Доминик Линд из рода Людей Льда еще не уехал? – спросил он у дежурного офицера.

– Из Стокгольма? Пока здесь. Собирается уезжать послезавтра. – Офицер улыбнулся. – Как вижу, вы родственники. По глазам.

– Не стоит отрицать.

Сразу же после этого два троюродных брата встретились.

– Никлас? Ты скакал быстро. Что случилось? Не дядя Бранд?

– Нет. Виллему.

Доминик оцепенел.

– Виллему? Что?..

– Она исчезла. Взгляни, вот этот кусок бересты вчера вечером получил дядя Калеб.

Доминик прочел в молчании. Черные строгие брови наморщились.

– Но, дорогой, – прошептал он. – У вас есть хоть какие-нибудь следы?

– Да. Сегодня утром дядю Калеба посетил фогд. Он сказал, что Виллему заколола Монса Воллера, или, что вернее, его спутника, и что Эльдар из Черного леса убил другого. Оба исчезли.

Доминик побледнел.

– Эльдар из Черного леса? Виллему вместе с ним?

– Видимо, так, – голос Никласа звучал не совсем твердо.

– В Черном лесу вы искали?

– Там побывали вчера люди фогда и, вероятно, все перевернули вверх дном. Этих двоих там не было. Но кажется, что в этой непонятной схватке участвовало еще несколько человек; фогд говорит, что потерял двух своих, и он подозревает, что это тайное повстанческое движение.

– В котором принимает участие и Виллему?

– Или втянута в него. Дядя Калеб уже выехал в надежде напасть на ее следы, но один он может слишком мало, да и хозяйство его держит.

Доминик повертел кусочек бересты. Желтые глаза рассеянно смотрели на послание.

– Это правда о насильниках?

– Нам ничего неизвестно. Но от Воллеров можно ожидать что угодно.

– От Эльдара тоже, – произнес Доминик сквозь сжатые губы. Лицо его покрылось глубокой тенью. – Виллему вместе с этим… лоботрясом!

– Ты должен ехать?

– В Швецию? Ты с ума сошел, сейчас я туда не поеду! Мы должны помочь дяде Калебу. Я поеду с тобой в Гростенсхольм. Ты подождешь, пока я отдам распоряжение своему сопровождающему и пару писем – домой и Его Величеству?

– Конечно.

Доминик отдал обратно кусок бересты, который он все время держал в руке.

– Господь, помоги нашей маленькой Виллему!

Виллему села на кровати. Как обычно, у нее замерзли ноги и это разбудило ее.

Но, когда она окончательно проснулась, ее внимание привлекло нечто иное. Звук…

Рассвет только начался, что она скорее чувствовала, чем видела, поскольку в комнате не было окна. Звук шел снаружи.

Она вскочила, ударилась большим пальцем ноги о ножку кровати и застонала от боли. Виллему всегда зло реагировала, когда ударялась о что-нибудь, особенно чувствительными у нее были пальцы и голова. Она знала, что это глупо, но ничего не могла поделать с собой.

Она сдвинула деревянную крышку с отверстия в стене. В лицо ей ударил свежий ночной ветер. Прошла уже неделя, как она появилась в этом поместье.

На улице еще царила относительная предрассветная темнота. Ближе к ночи, чем ко дню. В поместье было тихо, но со стороны кухонного окна с той же стороны дома, где располагалась и ее комната, лился желтый луч света, прерываемый время от