– Где эта Лу Вэньли? Где она? Эта девчонка чуть меня не угробила!

Когда я проводил Хэ Чжиу, на душе стало неспокойно. Хотя временно работать на хлопковом заводе все равно лучше, чем в деревне трудиться в поле, однако мой социальный статус не изменился, я продолжал считаться крестьянином, а если все так и останется, то ты человек низшего сорта. На заводе в тот момент с десяток людей перевели с временной работы на постоянную. Они щеголяли в кожаных ботинках и часах, всячески демонстрировали свое превосходство и посматривали на остальных свысока. К тому времени я уже прочел классические романы «Троецарствие», «Сон в красном тереме» и «Путешествие на запад», знал наизусть несколько десятков танских и сунских стихотворений[15]и красиво писал иероглифы ручкой. Я частенько помогал одному старому рабочему, вышедшему на пенсию, писать письма его сыну, который служил в Ханчжоу.

Письма у меня получались наполовину на современном языке, наполовину на вэньяне[16]с нагромождениями всяких цветистых фраз, до сих пор как вспомню, так уши горят. Тот старик всем меня нахваливал, говорил, что я «молодой представитель мелкой интеллигенции», да я и сам считал себя непризнанным талантом и грезил, как смогу широко заявить о своих способностях. Ясно, что на заводе я долго не задержусь, но при мысли о возвращении в деревню я чувствовал себя точно скаковая лошадь, которую заперли в коровнике. В то время в университеты принимали без экзаменов, по рекомендации крестьян-бедняков и середняков, и хотя теоретически я подходил для поступления, фактически это было невозможно. Каждый год небольшого количества мест не хватало для детей местных партработников, так что очередь вообще не могла дойти до меня, паренька с пятью классами образования, выходца из семьи середняков, большеротого, со странной внешностью. Я очень долго думал и понял, что пойти служить – единственный способ сбежать из деревни и изменить судьбу. Попасть в армию было хоть и сложно, но попроще, чем в университет. С 1973 года я каждый год регистрировался как призывник, сдавал физическую подготовку, но всегда получал отказ. Наконец в феврале 1976-го, после бесконечных перипетий, я получил-таки повестку благодаря протекции многих уважаемых людей. И вот в одно снежное утро, пройдя пешком пятьдесят ли[17], я переоделся в военную форму, влез в грузовик и поехал в уезд Хуан, где поселился на территории бывшей усадьбы рода Дин[18]и начал проходить курс молодого бойца. Я снова посетил былые места осенью 1999 года. В этот момент уезд Хуан переименовали в город Лункоу, а усадьбу рода Дин, где некогда расквартировывали солдат, превратили в музей. Дом, который тогда производил впечатление огромного и величественного, показался маленьким и приземистым, это значит, что мой кругозор расширился. После того как закончился курс молодого бойца, нас с тремя новобранцами распределили в так называемый «секретный отдел министерства обороны». Многие односельчане завидовали тому, что я попал в хорошее место, но, прибыв туда, я испытал крайнее разочарование. Оказалось, что это всего лишь станция радиоперехвата, которую в скором времени собираются расформировать. Вышестоящая инстанция находилась аж в Пекине, поэтому мы подчинялись тридцать четвертому полку гарнизона Пэнлай на территории уезда Хуан. Но полк нас не контролировал, даже не то чтобы не контролировал, скорее не мог с нами справиться. Наша часть носила номер двести шестьдесят три. Даже присказку сочинили: «Наша часть – для всего полка напасть». Теперь вы понимаете, в какую хреновую часть я попал. В мои обязанности, помимо боевых дежурств, входила еще и работа в поле. Единственным, что вызывало теплые чувства, был грузовик, точь-в-точь как грузовик отца Лу Вэньли. Та же модель, тот же цвет, тот же возраст. Водил грузовик офицер лет сорока, по фамилии Чжан, – низкорослый мужичок с седыми волосами и половиной вставных зубов. Мы его звали техником Чжаном. Он был второй раз женат, вторая жена с дочерью перебралась в Цзинань, где устроилась на работу, а сам он с сыном от первого брака жил в части. Оба, и отец и сын, обожали баскетбол и частенько на баскетбольной площадке бросали мяч в кольцо с какого-то определенного места, а тот, кто проигрывал, должен был с середины площадки довести мяч до кольца, ударяя по нему головой. Когда я только-только приехал, то частенько видел, как техник Чжан заставляет сына на карачках передвигаться по площадке, отбивая мяч. Через год, наоборот, в основном сын заставлял отца отбивать мяч. Кстати, парню дали диковинное имя – Циньбин, то есть «личный охранник», так вот этот Циньбин безо всякого сожаления бил палкой по высоко поднятому заду техника Чжана, приговаривая: «Быстрее давай, быстрее! А то ползешь, как росток фасоли в выгребной яме, который выдает себя за длиннохвостую личинку мухи!»

Я в тот момент уже не питал иллюзий касательно будущего, поскольку в этой крошечной части, где служило чуть больше десяти человек, совершенно не было перспектив для роста. Я услышал от бывалых солдат, что из новичков надо выбрать одного, чтобы техник Чжан обучил его водить машину, и размечтался, что этот жребий падет на меня. В деревне я мог лишь, вылупив глаза, смотреть, как отец Лу Вэньли проносится мимо на грузовике «ГАЗ-51», поднимая клубы пыли. Единственный раз мне удалось приблизиться к грузовику, за что я чуть не поплатился своей ничтожной жизнью – отец Лу Вэньли припарковал грузовик на улице перед снабженческо-сбытовым кооперативом и пошел купить сигарет, а я воспользовался возможностью, чтобы ощутить всю прелесть грузовика, и залез на бампер, уцепившись за задний борт. Отец Лу Вэньли купил сигареты, вышел, запрыгнул в кабину и помчался прочь, обдав меня облаком пыли, от которого стало трудно дышать, я разжал руки, и меня отбросило на землю, словно кусок глины. Я поднялся на ноги лишь через некоторое время, с разбитой физиономией, полным ртом крови, полдня приходил в себя, но в итоге так и не понял, как такое могло приключиться, лишь позднее до меня дошло, что это была инерция. Сейчас мне каждую неделю удавалось проехаться на «ГАЗ-51», чтобы добраться до колхоза, находившегося в двадцати ли от казармы. У нас в части служило всего шестнадцать человек, а возделать надо было сорок му земли. Из шестнадцати человек девять были офицерами, они по очереди дежурили на кряхтевшей установке, то есть на полях трудиться могли только шестеро. Но из нас шестерых двое балагуров из Тяньцзиня, которые умели трепать языком, постоянно отлынивали от работы, в итоге реально работали только мы вчетвером. Техник Чжан вез нас на поля, несясь на всех парах по песчаной дороге вдоль моря. В кабине на пассажирском сиденье сидел или его сын, или кто-то из офицеров. Мы же ехали стоя в кузове, ухватившись за борта, засунув фуражки в карманы брюк, ветер дул в лицо и трепал волосы, и мы чувствовали себя счастливыми. Вспоминая о том случае, когда я чуть не лишился жизни из-за желания испытать на себе скорость грузовика «ГАЗ-51», я про себя считал, что пойти в армию того стоило.