Эта отнесенность царства добра в будущее противоречила гегелевскому определению Бога (Духа, Абсолюта) как исключительно Добра: «Бог, сущность, дух, истинное должен присутствовать в настоящем, а не перемещаться в представление о будущем или о прошлом.

Добро — и это основное требование — должно быть действительно положено в себе в качестве реальной мощи и постигаться как в качестве всеобщей, так и в качестве реальной субъективности».

Гегель искал дуализм иудейской религии не в противоположности Бога истинного — Духа Святого и сатаны — Лживого, Лукавого Духа, но в противоположности «абсолютно доброго иудейского бога» и «иного духа» падшего человечества: «Дуализм… эта противоположность есть и в иудейской религии, но она не в боге, а в другом духе; Бог есть Дух и его творение, мир тоже дух; именно здесь есть раздвоение… Эта противоположность является трудным пунктом, ибо она составляет противоречие; добро само по себе не является противоречащим, противоречие впервые входит через зло, только зло его порождает. Тут и возникает вопрос: как зло пришло в мир?… Где Бог есть мощь и единый субъект, где все положено только им, тут зло есть нечто противоречащее, ибо Бог есть только абсолютное добро. В Библии сохранилось древнее представление об этом — грехопадение. Это известное представление о том, как зло вошло в мир… Эта простая история прежде всего может быть понята так: Бог дал человеку заповедь, а человек, побуждаемый бесконечным высокомерием, пожелав стать равным Богу, эту заповедь нарушил» (Гегель Г. — В. — Ф. Философия религии. В 2 т. Т. 2. М., 1977. С. 11, 22, 104, 105, 107).

Гегелю не хватило критического отношения к Библии. Великому диалектику не хватило последовательности. Между тем, если к противоречиям Библии применить диалектический метод, тогда библейский «единый» «противоречивый в самом себе Бог» разделится на борющиеся противоположности: Бог истинный и диавол, Дух Святой и Дух Лукавый, свет и тьма.

Антагонизм Духа Святого и Духа Лукавого известен с древних времен у языческих народов как противоположность света и тьмы, богов Солнца и богов Луны.

В Евангелии Дух Святой есть Отец Христа и всех сынов света, Отец Нового Мира. Лукавый же Дух по Евангелию — это дух ветхого (старого) мира, Князь ветхого мира, отец сынов тьмы, отец ветхого мира. Сей Лукавый Дух и есть иудейский бог Яхве, которого Христос называет диаволом (сатаной). Задача познания этих противоречивых сторон духа, и по сей день разделяющего человечество на противоположности, сама собой вытекает из ленинского учения о диалектике. И эта задача есть все та же евангельская задача познания Духа Святого, поставленная Христом и Апостолами.

Как говорил Ленин, «да кто же не знает, что если рассматривать какое угодно общественное явление в процессе его развития, то в нем всегда окажутся остатки прошлого, основы настоящего и зачатки будущего?» (Ленин В. И. ПСС. Т. 1. С. 181). Это тем более относится к Евангелию как учению эволюции, данному на период в две тысячи лет. Каждой ступени эволюции в Библии соответствуют свои заповеди, и каждой новой ступени совершенствования соответствует своя форма христианства.

Маркс и Энгельс различали христианство рабовладельческого общества и христианство средневеково-монашеское (с его неучастием в делах мира, отрицанием земной жизни и перенесением упований в область загробного бытия), далее, прагматичное христианство буржуазного общества (которое наиболее ярко выражено в протестантизме), христианство утопического коммунизма и, наконец, воинствующее христианство Апокалипсиса.

Но мало кто сейчас задумывается над этим. Обычно эти формы смешиваются в одном понятии «христианство», что является причиной многих недоразумений и бесплодных изматывающих словопрений между спорящими сторонами. Хотя всем должно быть понятно, что заповедь «рабы, служите господам своим со страхом и трепетом…» относилась к эпохе рабовладения, а слова Христа на Тайной Вечере, где Он умывал ноги ученикам, давая им пример братства и равенства, подразумевают уже высшие ступени совершенствования: «цари господствуют над народами… а вы — не так: кто из вас больший, будь, как меньший, и начальствующий, как служащий».

Ясно также, что каждая более высокая ступень эволюции духа отличается от предыдущей и более высокой моралью. Так, Энгельс, отвергая ветхую мораль, якобы данную на вечные времена, писал: «Какая мораль проповедуется нам в настоящее время? Прежде всего христианско-феодальная, унаследованная от христианско-феодальных времен; она, в свою очередь, распадается в основном на католическую и протестантскую, причем здесь опять-таки нет недостатка в дальнейших подразделениях от иезуитски-католической и ортодоксально-протестантской до либерально-просветительской морали. Рядом с ними фигурирует современная буржуазная мораль, а рядом с последней — пролетарская мораль будущего; таким образом, в одних только передовых странах Европы прошедшее, настоящее и будущее выдвинули три большие группы одновременно и параллельно существующих теорий морали. Какая же из них является истинной? Ни одна, если прилагать мерку абсолютной окончательности; но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль… которая в настоящем представляет интересы будущего, следовательно, мораль пролетарская…

Указанные теории морали выражают три различные ступени одного и того же исторического развития, значит, имеют общую историческую основу, и уже потому в них не может не быть много общего. Более того.

Для одинаковых или приблизительно одинаковых ступеней экономического развития теории морали должны непременно более или менее совпадать. С того момента, как развилась частная собственность на движимое имущество, для всех обществ, в которых существовала эта частная собственность, должна была стать общей моральная заповедь: не кради. Становится ли от этого приведенная заповедь вечной моральной заповедью? Отнюдь нет. В обществе, в котором устранены мотивы к краже, где, следовательно, со временем кражу будут совершать разве только душевнобольные, — какому бы осмеянию подвергся там тот проповедник морали, который вздумал бы торжественно провозгласить вечную истину: не кради!

Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую-то бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона, под тем предлогом, что и мир морали тоже имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Напротив, мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор в конечном счете продуктом данного экономического положения общества. А так как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, то мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, когда угнетенный класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетенных. Не подлежит сомнению, что при этом в морали, как и во всех других отраслях человеческого познания, в общем и целом наблюдается прогресс. Но из рамок классовой морали мы еще не вышли. Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике» (т. 20, с. 94–96).