Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 2.
Слова, которые пошли с делами врозь
И жизнь в которые вдохнуть не удалось, —
На дыню „дастамбу“ похожи, как ни грустно:
Она — красавица — душиста, но безвкусна…
Солнце уже стояло над головой, когда они вернулись в кишлак. Анвар нес мешок с мятой, лебедой и травой джаг-джаг. Сурайе, раскрасневшаяся, обожженная солнцем, перебросила через плечо цветастый паласик: вид у нее был совсем как у курортницы, возвращающейся с прогулки.
Дети, уставшие от беготни, отстали, и теперь каждый старался всучить другому свою ношу — большие тяжелые букеты тюльпанов.
— Папа, папа, — кричал вслед отцу Ганиджон, — когда мы придем домой, правда, вы сразу начнете готовить плов? Мухаббат говорит, что вы раньше должны отдохнуть, а я хочу есть, папа!
— Неужели проголодался? — с улыбкой спросила Сурайе.
— Ой, еще как!
— Ну, раз ты такой голодный, — заговорил Анвар, — уж я постараюсь приготовить скорый плов. Вот увидишь, не успеешь ты пять раз обежать вокруг двора, как мама позовет тебя к столу. Только условие: ты один должен съесть полную тарелку плова.
— Я целого барана могу съесть! — закричал Ганиджон.
— Знаем мы твоего барана, — проговорила Мухаббат, — больше четырех ложек ты и не ел никогда.
— Ах, так, ну посмотрим, посмотрим… — Прервав самого себя, Ганиджон протянул вперед руку и закричал: — Смотрите, смотрите, какая красивая девочка идет!
— Эх, ты, глупый, как ты себя ведешь?! Кричишь на весь кишлак и показываешь пальцем, — укоризненно покачала головой сестра. — И разве ты не видишь, что это тетя, а не девочка. У ее туфель высокие каблуки.
— А почему у нее такое короткое платье? — спросил Ганиджон.
…Худенькая и действительно похожая на девочку, молодая женщина в цветастом шелковом платье шла навстречу, что-то весело болтая и то и дело поворачивая головку направо и налево, совсем как это делают птички. Ее сопровождал секретарь сельсовета Мухтар Махсумов — высокий, молодой, с модно подстриженными усиками и весьма щеголеватый, ни дать, ни взять — артист сталинабадского оперного театра. Он поминутно наклонялся к своей спутнице и, учтиво улыбаясь, прислушивался к ее щебету.
— Господи, опять Махсумов, — упавшим голосом шепнула мужу Сурайе.
* * *
Ох, уж этот Махсумов!
Где еще сыскать такого умелого танцора, такого остроумца, такого знатока женских сердец? Он умеет не спать всю ночь, петь, играть, пить, а наутро — как стеклышко.
У кого еще из местных жителей есть такой великолепный, новейшего образца, радиоприемник с проигрывателем, как у Махсумова? И коллекция пластинок? В колхозном клубе, — а надо сказать, что наш кишлачный клуб один из лучших в районе, — до сих пор нет такой многообразной по своим возможностям машины, как магнитофон. Махсумов привез себе из Ташкента магнитофон Днепр-5. Известно, что он и этим не очень доволен. Говорит, что как только выберется в Москву, непременно раздобудет такую заграничную штучку, что все от зависти лопнут.
Кто эти «все», на которых равняется наш Мухтар? Кого он считает образцом? На этот вопрос не так-то легко ответить. Придется вернуться к нему позднее, когда мы еще лучше узнаем характер и привычки этого молодого человека.
Что же касается магнитофона, то этот аппарат уже сыграл роль в жизни кишлака: приобщил часть нашей молодежи к музыкальным достижениям Запада. Стоит только попросить Мухтара — он запустит ленту с песенками из заграничных кинофильмов. Музыка в доме Мухтара не прекращается иногда до утра. К ней в кишлаке привыкли, как к вою собак.
Нельзя не признать — Мухтар Махсумов за три года, что он живет в нашем кишлаке, сумел стать одним из влиятельнейших людей. Только вот вопрос: каково его влияние?
Небезинтересно также узнать: откуда он такой, Махсумов? Как развился и как привился здесь, на кишлачной почве? Он ведь человек с высшим образованием. Единственный в районе секретарь сельсовета с таким высоким образовательным цензом.
Что ж, этим можно гордиться. В самом деле — плохо ли, если все работники наших сельских органов власти будут начитаны, воспитаны, будут разбираться в законах и постановлениях?! Правда, наш Мухтар окончил не юридический факультет, а педагогический, но это не так уж существенно. Если есть у человека склонности к административной деятельности, почему бы ему и не переменить профессии.
Он был сперва, по окончании института, направлен в Лолазор на место заведующего учебной частью школы-десятилетки. Работал вместе с Анваром. Как работал? В том-то и дело, что им не удалось сработаться, хотя Анвар сам хлопотал о том, чтобы Махсумова прислали в его школу.
Анвар знал еще отца Мухтара. Помнил и любил этого мягкого, образованного, всеми уважаемого в городе человека.
В прошлом судебный следователь, отец Мухтара к тому времени, с какого помнил его Анвар, перешел к адвокатской деятельности. Он был первым юристом-таджиком, хорошо изучившим советское законодательство о труде. Вот почему популярность его среди рабочих, служащих, кустарей и членов нарождающихся в то время промысловых артелей была очень велика. Уважение к отцу Мухтара люди перенесли и на семью его, и на единственного сына. Мухтар рос баловнем. Отец, мать, соседи — все ласкали и одаривали сладостями хорошенького, резвого мальчугана. Живость характера, находчивость проявлялись в нем с детства. Он привык к похвалам и успеху. Ах, как хотел его отец, чтобы мальчик не только получил высшее образование, но и достиг таких высот в науке, о каких он сам мог только мечтать!
Мухтару всё давалось очень легко. Да это и немудрено. Ведь он был сын интеллигентного человека, с младенчества впитывал в себя культуру: любовь к музыке, к книгам, к театру, к кино. То, на что другие дети тратили много усилий, Мухтар воспринимал мгновенно. Может быть от этого и родилась в нем беспечность, самоуверенность, лень. В третьем и четвертом классе он учился уже значительно хуже. То и дело пропускал занятия, а чтобы оправдаться перед отцом и матерью — выкручивался, лгал. Отец в нем души не чаял и смотрел сквозь пальцы на все его проделки. Прощал ему резкость и грубость только потому, что его восхищала в сыне изобретательность и остроумие, какими он сопровождал свои шалости.
Мухтар еще не успел закончить начальной школы, как отец его тяжело заболел и вскоре умер. Мать Мухтара была женщиной слабовольной, безумно любившей мужа и своего хорошенького мальчика. Теперь же, после смерти главы семьи, она перенесла весь пыл своей души на ребенка. Можно сказать, что ради него, и только ради него, она послушалась советов соседок и вторично вышла замуж: