понять, что все это значит. Пытаюсь привести их в порядок, но, кажется, делаю это слишком медленно. Прежде чем успеваю повернуться на голос Кево в последний раз, повстанцы уже добираются до нас. Я не узнаю никого из них, но это, в принципе, и неважно. В тот же миг Кево с воплем разворачивается вокруг своей оси и резко делает подсечку одному из повстанцев, который тут же валится на землю. Буквально в ту же секунду я ощущаю барьер, который создает Кево. Нечто, напоминающее невидимую стену, давит на меня. Я понимаю, что он делает: блокирует магию мятежников, не позволяя им призвать свои силы и использовать их против нас.

В голове возникает миллион вопросов, но разбираться с ними у меня нет ни времени, ни сил. Вместо этого я тоже бросаюсь вперед и впечатываю свой ботинок в грудь одного из повстанцев.

Однако я себя переоценила. Вместо того чтобы отшатнуться и свалиться на землю, парень лишь слегка кашляет, а затем хватает меня за лодыжку и держит ее так крепко, что я не могу вырваться. Я кричу, отчаянно пытаясь сохранить равновесие и освободиться, но шансов нет. Повстанец тем временем выкручивает мою ногу так сильно, что лодыжку пронзает резкая боль, и я делаю отрывистый вдох. Единственное, что мне удается, – это не упасть, хотя держаться в вертикальном положении получается с трудом.

– Это было ошибкой, – слышу я рычание Кево, который быстро приближается к нам.

Словно из ниоткуда на мое плечо опускается рука и рывком тянет меня назад. Пальцы мятежника соскальзывают с моей кожи, и я немного отпрыгиваю в сторону, прежде чем восстановить равновесие. В панике оглядываюсь по сторонам и выдыхаю с облегчением, когда замечаю рядом с собой дедушку. Он выглядит довольно помятым, по щеке растекается темный синяк, но взгляд полон льда.

– Возвращайся в дом, Блум.

Повторять дважды ему не приходится. Пошатываясь, я пячусь назад, не обращая внимания на боль в ноге, плече и других местах.

То, что происходит дальше, врезается в мою память как раскаленное железо, хотя все происходит так быстро, что я едва успеваю это осмыслить. Когда я отступаю и пытаюсь осознать всю ситуацию, дедушка поднимает руку. В его ладони блестящее оружие, он целится прямо в грудь мятежника, который только что держал меня за ногу.

– Что?.. – Мои слова теряются в оглушительном грохоте. В следующий момент повстанец падает на землю. Затем – еще один выстрел и еще одна безжизненная фигура у наших ног.

Мысли беспорядочно мечутся в голове. У моего деда нет оружия. Он пацифист. Он не может вот так стоять здесь и стрелять в людей! Он не может…

Словно сквозь густой туман в сознание медленно просачивается сцена, которая сейчас разворачивается передо мной, – мой дед медленно поворачивается к Кево.

– Нет! – кричу я. И сама едва узнаю свой голос: я больше не контролирую свое тело. Как если бы мои мышцы обрели собственную жизнь, я прыгаю вперед и оказываюсь точно перед Кево. Между ним и пистолетом.

Глаза моего деда в недоумении расширяются.

– Блум. Исчезни.

Страх разъедает меня изнутри, адреналин струится по венам. Я знаю, что веду себя глупо. Я знаю, что я не на той стороне. И все же не могу сдвинуться с места ни на дюйм.

– Только не его, – хриплю я.

Кево позади меня резко вдыхает, но сейчас я не в состоянии на это отреагировать, даже если бы захотела. Я чувствую, как он пытается проникнуть в мою голову, и отчаянно пытаюсь удержать стену, которая не пускает его в мои мысли.

– Что? – спрашивает дедушка, словно не верит своим ушам. На его лице так много эмоций. Настолько много, что я с трудом могу их различить. – Он один из них, Блум. Он…

– Он спас мне жизнь, – говорю я удивительно твердым голосом. – И не раз. Я в долгу перед ним.

Прежде чем мой дед успевает что-то возразить, со стороны двора раздается ужасный грохот, а следом – крики и вопли. Дедушка оборачивается, я слежу за его взглядом. Толпы людей выбегают со двора – сначала повстанцы, потом люди, которые кажутся мне смутно знакомыми. Впереди я узнаю мужчину, который, я почти уверена, является советником Мастера Весны. Кавалерия здесь. Мы получили подкрепление.

Повстанцы это, кажется, понимают тоже. Один за другим они отступают и бегут к побережью.

Дед по-прежнему стоит к нам спиной, а мое изнеможение нарастает с каждой секундой. Когда Кево обходит меня, становится напротив и берет мое лицо в свои руки, у меня едва хватает сил сопротивляться.

Я вернусь. – Его голос эхом разносится в моей голове, сначала тихий и невнятный, как ненастроенное радио, затем громкий, как раскат грома. – Ничего этого я не хотел, зимняя девушка. Я вернусь и заберу тебя.

Кево склоняется ближе, и в следующее мгновение его губы оказываются на моих.

Понятия не имею, шок это или истощение, в любом случае я позволяю этому случиться. Позволяю ему поцеловать меня. И позволяю отступить от меня, уйти – шаг за шагом.

Бросив на меня последний отчаянный взгляд, Кево окончательно отворачивается и вместе с другими повстанцами устремляется к фьорду.

Часом позже я сижу на небольшом куске стены, чудом уцелевшем в бою. Он будто просто отказался быть уничтоженным. А может, с тех пор как повстанцы покинули остров, прошло уже два часа, а то и три. Чувство времени покинуло меня, прихватив с собой мой боевой дух и желание отомстить.

Вокруг меня сплошной хаос. Земля усеяна грудами обломков – камней, оставшихся от разрушенных стен Зимнего Двора, частями различного оружия и прочего хлама, оставленного после боя. Мимо снуют люди, занося раненых во двор или вынося трупы. Я зажмуриваюсь, сопротивляясь желанию заткнуть уши. Я не хочу этого видеть. Ни страданий, ни смертей. Каждое безжизненное лицо, знакомое или нет, напоминает мне мою маму, и сейчас я не могу с этим смириться. Понятия не имею, куда они ее унесли. Когда по пути в свою комнату я проходила через холл, ее там уже не было. Наверное, об этом позаботился мой дед.

Мое тело сотрясается от рыданий, и я крепче обхватываю себя руками, словно пытаясь не развалиться. Потому что мне кажется, что я вот-вот распадусь на части. Мне казалось, что боль, которую причинил мне Кево, невыносима. Но я жестоко ошибалась. Я и понятия не имела о боли, потому что те муки, которые я испытываю сейчас, когда думаю о маме, едва не разрывают меня на тысячу кусочков. Мое сердце превратилось в