обыгрывающую ее начало [см.: 97, 392]:

Раз, в начале января,

Собрались поэты,

Объявления смотря

В нумерах газеты.

Всякий думал и гадал —

Трудное гаданье, —

Чей на новый год журнал

Сдержит обещанья?

и т. д. [217, 649].

Вот строки из опубликованного в газете «Московский листок» в 1882 году «Гаданья на святках» Н. С. Стружкина (Н. С. Куколевского):

Раз на святках в барский дом

Съехалось собранье,

Чтоб устроить вечерком

Русское гаданье.

Было много разных лиц:

Франтов залихватских,

И хорошеньких девиц,

И солидных статских [313, 1].

Переделкой «Светланы» является и сатирическое стихотворение В. В. Воинова «Немецкое гадание», опубликованное во втором номере журнала «Новый сатирикон» за 1915 год:

Раз в крещенский вечерок

Варвары гадали:

Истощив обычный «бир»

И загадив стойла,

Налегали на эфир

И иные пойла… [67, 3].

Начало и стихотворный размер «Светланы» использует и Маяковский в тексте «Новогоднего номера» «Окон РОСТА», выпущенном 29 декабря 1919 года:

Раз

в крещенский вечерок

буржуа гадали:

красного в бараний рог

скрутим мы когда ли? [194, 53–54].

В 1928 году в рижской газете «Сегодня» была напечатана переделка «Светланы», написанная поэтом-юмористом Лери (В. В. Клопотовским), в которой высмеиваются не только воспринимающиеся как бессмысленные девичьи гадания, но и сами девушки, «современные Светланы»:

«Раз в Крещенский вечерок

Девушки гадали…» —

Очень глупенький стишок

Из забытой дали. <…>

Нет уже таких девиц

В современном веке,

Как крещенских небылиц

Нет при картибнеке…[23]

Электричество да газ,

Да совдеп московский —

Сколь отстали вы от нас,

Господин Жуковский!..

<…>

Дансинг — счастье для Светлан

В современном стиле,

Что танцуют под жац-банд,

А гадать забыли [170, 6].

Переделки баллады «Светлана» до сих пор можно встретить в массовой «интернетной» культуре:

Раз в субботний вечерок

Пацаны бухали,

Без закуски коньячок

Внутрь поглощали… — и т. д. [380].

Начальный стих баллады «Раз в крещенский вечерок» надолго превратился в удобный и, главное, беспроигрышный, благодаря своей широкой известности, зачин сатирических и юмористических текстов. Чередование строк четырехстопного и трехстопного хорея, а также перекрестная (мужская с женской) рифма задавали «куплетную» инерцию, облегчавшую написание бесхитростных юмористических стишков на сиюминутную тему, испошляя тем самым и размер, и балладу. Такова обычная судьба литературных шедевров: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…», «Шепот, робкое дыханье…», «Я пришел к тебе с приветом…».

Но для «народного поэта, — как писал Шиллер в статье о Бюргере, — общедоступность не есть способ облегчить поэтический труд или прикрыть посредственность таланта; для него это — новая трудность, и поистине это задача настолько затруднительная, что удачное решение ее может быть названо величайшим торжеством гения» [370, 611]. Сразу после опубликования «Людмилы» приступив к работе над новой переделкой бюргеровской баллады, Жуковский поставил перед собой цель создать «русскую балладу», и, как показало время, он своего добился. Его «удачное решение» действительно оказалось «величайшим торжеством гения», свидетельство тому — самый широкий диапазон известности «Светланы» и ее органичная адаптация в разных видах искусства и в разных культурных кругах российского общества.

«Душа задумчивой Светланы»

В течение долгого времени баллада «Светлана» воспринималась читателем прежде всего как произведение «святочное». С начала XIX века город и дворянская усадьба, постепенно утрачивая народные календарные обряды и ритуалы, начали вырабатывать более или менее устойчивые формы календарных развлечений, в значительной степени отличные от деревенских. Так создавался свой праздничный «сценарий», в том числе — святочный. Одним из обязательных «мероприятий» зимних праздников в образованных семьях стало чтение вслух или декламация наизусть литературных произведений святочного содержания, чему в крестьянской среде соответствовал ритуал рассказывания «страшных» историй. Чем ближе дворянская семья стояла к народу (или декларировала свою «народность»), тем больше оказывалось совпадений в проведении зимних праздников в крестьянских и дворянских домах. Так, например, у Л. Н. Толстого в романе «Война и мир» дети семейства Ростовых на святках не читают, а слушают историю о гадающей девушке:

— Расскажите, как это было с барышней? — сказала вторая Милюкова.

— Да вот так-то, пошла одна барышня, — сказала старая девушка, взяла петуха, два прибора — как следует села. Посидела, только слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.

— А! А!.. — закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.

— Да, как человек, все, как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…

— Ну, что пугать их! — сказала Пелагея Даниловна [330, 296].

О том же, вспоминая усадебные святки своего детства, повествует И. И. Панаев:

…рассказывался обыкновенно анекдот, как одна деревенская барышня захотела увидеть в зеркале своего суженого и как все необходимое для гаданья приготовила тихонько от всех в бане: она отправилась туда в полночь одна, стала смотреть в зеркало и вместо суженого увидела себя в гробу, упала без чувств и утром была найдена мертвою. Кто передал о том, что видела барышня в зеркале, если она была найдена мертвою? Этот простой вопрос никому не приходил в голову, но в истине анекдота никто и не думал сомневаться [229, 87–88].

Однако у Панаева не только рассказываются народные «страшные истории», но и декламируются литературные святочные тексты:

Приживалка — веселая барышня — забавляла меня всячески в эти праздничные вечера <…> и декламировала нараспев, ужасно перевирая стихи:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали,

За ворота башмачок,

Сняв с ножки, бросали…

Или:

Спит аль нет моя Людмила,

Помнит друга аль забыла?.. и пр. [229, 89].

(Курсив И. И. Панаева. — Е. Д.)

Выбор произведений для ритуального «святочного» чтения, как правило, оказывался предрешен: по преимуществу это были баллады Жуковского — «Людмила» и «Светлана». Горожане и поместное дворянство, утратив до некоторой степени святочную народную обрядовость, не только восполняли утрату за счет чтения этих текстов, но и «на практике» подражали их героиням. Характерный пример находим «в романе