себе цель выследить убийцу и идентифицировать его личность. Я хотела пройти по следам пяти женщин, осмыслить их жизненный путь в контексте эпохи, оставаясь рядом безмолвным свидетелем, вместе переживая минуты горя и радости. Эти женщины не просто пустые человеческие оболочки, какими мы привыкли их воспринимать. Они были детьми, которые плакали и звали маму, и молодыми женщинами, пережившими первую влюбленность. Они рожали в муках и хоронили родителей, смеялись и праздновали Рождество. Они спорили с родственниками, рыдали, мечтали, испытывали боль и наслаждались маленькими победами. Их путь – зеркальное отражение того, что переживала типичная женщина Викторианской эпохи. Вместе с тем эти женщины уникальны и исключительны тем, как прервался их путь. Эта книга написана ради них. Я написала ее в надежде, что люди наконец услышат истории этих пяти женщин и вернут им то, что у них грубо отняли вместе с жизнью, – человеческое достоинство.

Полли

26 августа 1845 г. – 31 августа 1888 г.

1. Дочь кузнеца

Вращались цилиндры, натягивались ремни, щелкали и жужжали шестеренки. Литеры прижимались к бумаге, оставляя на ней чернильные оттиски. Тряслись полы. Свет горел днем и ночью. В некоторых комнатах с потолков на сушилках свисали длинные полосы бумаги с напечатанным текстом, в других высились башни деревянных ящиков, до краев наполненных крошечными металлическими литерами. В мастерских мужчины, склонившись над верстаками, обтягивали кожей переплетные крышки, украшали обложки золотым тиснением и прошивали тетради. В пристройках гравировали медные таблички и выковывали литеры. В лавках до самого потолка громоздились стопки книг, газет и журналов, источавших восхитительный запах свежей бумаги и типографских чернил. Флит-стрит и прилегавшие к ней переулки являли собой многокамерный пчелиный улей, внутри которого крутились колесики печатной машины. Рабочие пчелы носили костюмы из грубой мешковины. В здешней моде царствовали грязные халаты и фартуки в пятнах типографской краски: чем грязнее и чернее костюм, тем старательнее работник. Мальчишки-посыльные, с ног до головы покрытые чернильной пылью, носились с поручениями. Во всем приходе Сент-Брайдс едва ли бы нашелся хоть один человек с чистыми пальцами, а если такой человек и был, то он ни за что не признался бы в этом. Здесь обитали писатели, издатели, газетчики и книготорговцы. Здесь все зарабатывали на жизнь словом.

Флит-стрит и ее густонаселенные притоки кишели людьми. Как писал современник, если взглянуть на Флит-стрит с высоты Ладгейтского холма, где стоит собор Святого Павла, увидишь лишь «темную, беспорядочно копошащуюся массу людей, коней и повозок», сквозь которую невозможно разглядеть «ни ярда мостовой – лишь головы вдоль ряда домов, и на дороге – сплошь океан голов»[13]. Между этой широкой главной артерией и параллельной улицей Хай-Холборн пролегла целая сеть узких переулков и проходов, застроенных гниющими деревянными домами и мастерскими печатников, философов и нищих писателей, живших там с семнадцатого века. Соседи ютились так близко друг к другу, что слышно было каждый чих, стон и даже вздох. Летом открывали окна, и по всем близлежащим улицам разносился грохот и лязг вращающихся цилиндров ручных типографских станков и печатных машин на паровой тяге.

Среди этой какофонии звуков в тесной комнатушке старого дома появился на свет второй ребенок Кэролайн Уокер – девочка, названная Мэри Энн. Она родилась 26 августа 1845 года. Местные газеты описали этот день как «ясный и сухой». Дом, где родилась Мэри Энн, – обветшалый, двухсотлетний, известный как Доз-корт, – стоял в Пороховом переулке, примыкавшем к улице Башмачников. Поистине диккенсовский адрес: любая из его героинь могла бы проживать в переулке с таким названием! Автор «Оливера Твиста» не понаслышке знал об этих мрачных подворотнях и зловонных переулках: в юности он работал здесь на фабрике по производству ваксы и начал писать свои первые очерки в меблированных комнатах по соседству. Первые годы своей жизни Мэри Энн, или Полли, как ее прозвали[14], провела в тех же местах, что и диккенсовский Феджин[15] и его мальчишки-карманники.

Уокеры никогда не жили в достатке, а учитывая род занятий отца Полли, у них не было никаких перспектив разбогатеть. Эдвард Уокер работал кузнецом в Ламбете на противоположном берегу Темзы, но вскоре нашел работу на «чернильной улице» – так называли Флит-стрит – и перебрался на другой берег. Сперва он занялся изготовлением замков, а потом, вероятнее всего, учитывая место его проживания, – отливкой типографских литер и изготовлением наборных шрифтов[16]. Хотя кузнечное дело считалось уважаемым ремеслом и требовало серьезных профессиональных навыков, заработанных денег едва хватало на жизнь. Кузнец, работавший по найму, в начале трудового пути зарабатывал от трех до пяти шиллингов в день; получив постоянное место, ремесленник мог рассчитывать на повышение до шести шиллингов шести пенсов в день, хотя к тому времени многие обзаводились семьей, а следовательно, росли и их расходы[17].

Заработок кузнеца обеспечивал Эдварду, Кэролайн и их троим детям – Полли, Эдварду-младшему, двумя годами старше Полли, и Фредерику, который был младше ее на четыре года, – скромное, но стабильное существование. В первые десятилетия правления королевы Виктории содержать семью было непросто: стоило кормильцу заболеть или лишиться работы, как начинали копиться долги за аренду и вся семья в мгновение ока могла оказаться в работном доме. Расходы средней семьи вроде Уокеров составляли около одного фунта восьми шиллингов и одного пенса в неделю. Аренда одной большой комнаты или двух маленьких в центре Лондона обходилась от четырех шиллингов до четырех шиллингов шести пенсов. Около двадцати шиллингов тратили на еду; один шиллинг девять пенсов уходили на уголь, дрова, свечи и мыло[18]. У квалифицированных ремесленников вроде Эдварда Уокера была возможность откладывать пару пенни на черный день. Примерно шиллинг и три пенса платили за школьное образование.

Хотя школьное образование в Великобритании стало обязательным лишь в 1876 году, представители более обеспеченной прослойки рабочего класса часто отправляли сыновей, а иногда и дочерей, в местные благотворительные или платные школы. Те же, чье ремесло было связано с типографским делом, отправляли детей в школы почти поголовно, так как среди печатников грамотность не просто высоко ценилась, а считалась обязательной. Некоторые фирмы – к примеру, крупнейшее издательство Викторианской эпохи «Споттисвуд и Ко» – открывали школы для мальчиков моложе пятнадцати лет прямо в конторе и позволяли сотрудникам брать на дом книги из издательской библиотеки, чтобы развивать грамотность всех членов семьи. Хотя Полли и ее брат Эдвард вряд ли имели доступ к библиотеке, они, по всей видимости, посещали одно из учебных заведений системы Национальных школ или Школ Британии. Национальные школы, учрежденные Англиканской церковью, предлагали обучение неполного дня для детей, параллельно