бежит к реке с куском мяса во рту, а за ним гонятся собаки Прелюдия, Элегия, Мелодия и пёс Аккорд, а также коты Константин, Демисезон и Прокурор, а сзади бегут ещё две кошки — Жозефина и Меланхолия. Я понял, что дело плохо, если против Абракадабра объединились и кошки и собаки.

Но я не успел ничего предпринять для примирения. Абракадабр в ужасе прыгнул с берега на плывущую льдину, с неё — на другую, с другой — на третью. Собаки же и кошки успокоились и побежали домой.

Видя, что пса уносит на льдине вниз по течению, я понял, что он погибнет, если я по-товарищески не приду ему на помощь. Тогда я поспешил к нему, прыгая со льдины на льдину. В одном месте я прыгнул недостаточно и выкупался в ледяной воде, но сумел вскарабкаться на следующую льдину и вскоре очутился рядом с Абракадабром, который всё ещё держал в зубах кусок мяса. Только когда я взял пса на руки, он выронил мясо на лёд и стал жалобно выть.

Оглядевшись, я увидел, что барская усадьба скрылась за поворотом реки. Кругом были одни льдины, и нас уносило неизвестно куда.

5. Дальнейшие события

Нас с Абракадабром сняли с льдины только вечером, когда мы проплывали мимо большого села, которое я условно назову Спасительско-Больничное. В пути я так продрог и простыл, что почти ничего не соображал. Спасшим меня людям я успел сообщить адрес Тёти Лампы и свой домашний, а затем впал в беспамятство, и меня положили в местную больницу. Когда недели через две я очнулся, сиделка мне рассказала, что, пока я лежал без сознания, пёс Абракадабр всё время находился возле меня. Приехавшая Тётя Лампа увезла его силой.

Ещё выяснилось, что за это же время меня навестил отец. Он рассказал больным несколько охотничьих историй, после чего у них повысилась температура, так что врачи попросили его сократить срок своего посещения. Уехал он в большой обиде.

Выслушав эти новости, я снова впал в бессознательное состояние, и продолжалось оно два месяца. А короче говоря, я проболел всю весну, лето и всю зиму и чудом остался в живых. Я думаю, что если бы я был болен какой-нибудь одной болезнью, то помер бы наверняка. Но у меня их было целых три: менингит, радикулит и двусторонний плеврит. Пока эти болезни спорили между собой, какая из них отправит меня на тот свет, я взял и незаметно выздоровел.

Когда настала весна, к главврачу приехал в отпуск его брат Андрей Андреевич. Он прибыл из Крыма, где заведовал детской колонией. Главврач же относился ко мне очень хорошо, и вот он посоветовал Андрею Андреевичу взять меня в Крым, чтобы там я мог окончательно прийти в себя и укрепить здоровье. Андрей Андреевич поговорил со мной, выслушал краткую историю моей жизни и предложил мне ехать с ним. Я с радостью согласился, но честно предупредил его, что я человек с пятью «не». Однако он сказал, что там, в колонии, это не имеет значения, там есть ребята, у которых по пятьдесят «не» — и ничего, живут.

Вскоре вместе с Андреем Андреевичем я покинул Спасительско-Больничное и очутился в Крыму.

6. Вася-с-Марса

Детская колония помещалась в бывшем графском дворце на берегу моря, на окраине маленького городка, который я условно назову так: Васинск-Околоморск. Первое время я только загорал на пляже и купался, а когда настала осень, меня зачислили в школу при колонии. Временно меня поместили в класс для переростков, то есть для умственно отсталых. Но я туда попал только потому, что пропустил учебный год из-за болезни и ещё потому, что в этом классе был некомплект. Учились в нём самые разные ребята: были и моего возраста, а были и много старше — это те, которые долго беспризорничали. Жили мы дружно, и меня никто не обижал и не корил моими пятью «не». Учился я старательно и даже стал первым учеником как по дисциплине, так и по успеваемости, за что меня ставили в пример другим.

Однажды в колонию привели парня моих лет. Он спустился откуда-то с окрестных гор в голодном состоянии и попал на базар. Там он подошёл к торговке пирожками, взял с лотка пирожок и стал его есть бесплатно. Тогда все торговки хотели его бить, но в дело вмешался милиционер и отвёл парня в детприемник, а оттуда его направили в колонию. Здесь его зачислили в наш класс как недоразвитого. Его посадили за парту рядом со мной и поручили мне взять над ним шефство и дополнительно проводить с ним занятия, так как он не знал русского языка, а говорил на языке, никому не понятном. Когда мы стали ударять сами себя в грудь и называть свои имена, он тоже ткнул себя в грудь и произнёс что-то вроде Ваосаоуууосо, и поэтому мы прозвали его Васей.

Вася оказался необыкновенно способным и уже через две недели свободно говорил по-русски. Так как обучал его разговорной речи не только я, но и остальные ребята, а среди этих ребят было много недавних беспризорных и несколько бывших малолетних преступников, то попутно Вася освоил и блатной жаргон. Вместо слова «вокзал» он говорил «бан», вместо «дом» — «хавира», вместо «пиджак» — «клифт» и так далее. А ещё недели через две он выучился читать и стал ежедневно прочитывать по нескольку книг — всё больше словари и энциклопедии. Замечу ещё вот что: когда он выучился говорить и писать по-нашему, то сразу выяснилось, что математику, физику и химию он знает отлично. Вскоре он стал первым учеником, оставив меня на втором месте. Но я ничуть не завидовал ему, так как очень с ним сдружился. Вася оказался хорошим парнем, «своим в доску», как тогда говорилось.

Не знал Вася только географии, и все удивлялись, почему такой культурный ученик отстаёт в этом предмете. Однажды учитель географии принёс на урок большой атлас и стал вызывать нас к кафедре. Каждый должен был показать место, где он родился. Я сразу же нашёл свой Рожденьевск-Прощалинск, другие ребята тоже, хоть приблизительно и предположительно, но всё-таки указали, откуда они родом. Но когда дошла очередь до моего друга Васи, он уставился в карту Советского Союза, помялся немного, а затем сказал, что он здесь не рождался.

— Выходит, ты иностранец, — улыбнулся учитель и стал разворачивать перед ним страницы с Африкой, Австралией и Америкой. Но Вася всё твердил, что