— Выбирай.

Она указала не глядя.

— Проплыть по реке от Мониака. Номер десять. Самый сложный.

— Ты осознаешь, что через два дня наступит первое июня?

Жена кивнула.

— Что это — официальное начало сезона ураганов? — добавил я.

Она снова кивнула.

— И что сейчас свирепствуют москиты размером с птеродактиля?

Эбби закрыла глаза и кивнула с хитрой улыбкой. Я ткнул в сторону дома ее родителей, всего в нескольких кварталах от нас.

— А как же он?

Эбби постучала по листку из блокнота, лежащего на столике у постели.

— Когда он узнает, вызовет национальную гвардию, — усмехнулся я.

— Может быть, и нет. — Эбби села и сосредоточилась. — Ты мог бы поговорить с Гэри. Пусть он что-нибудь мне выпишет. Что-нибудь, чтобы… — Она приложила палец к моим губам. — Эй!

Эбби попыталась заглянуть мне в глаза. У нее кружилась голова. И я подумал, как ей должно быть тяжело. Я обернулся к ней.

— Ты когда-нибудь нарушал данное мне слово?

— Насколько я помню — нет.

Она аккуратно сложила вырезку и сунула в карман моей рубашки.

— Ну так и не начинай.

Оба варианта не годились.

— Эбби, река не место для…

— Но там все началось, — прервала она меня.

— Знаю.

— Тогда увези меня туда, — грустно сказала она.

— Милая, там не будет ничего, кроме боли. Повторить то же самое не получится.

— Уж позволь мне судить. — Она посмотрела на юг.

Я предпринял последнюю попытку.

— Ты ведь знаешь, что сказал Гэри.

Эбби кивнула.

— Досс, я знаю, о чем прошу. — Она похлопала меня по груди. — Все говорят, что мы достигли конца… — Эбби покачала головой и поцеловала меня. — Поэтому давай начнем сначала.

Мы так и сделали.

1 июня, 02.00

В ветровое стекло стучал дождь. Каждые несколько секунд по крыше или по капоту ударяла градина размером с мяч для гольфа. Грохот был, как от фейерверка. Я протер стекло ладонью, но толку было мало. Километров за сто до этого тягач, волочивший сломанную гидравлическую трубу, проехал мимо нас по левой полосе и обдал весь перед джипа тормозной жидкостью. Смесь воды с маслом окрасила мир в цвет кока-колы.

Эти земли страдали от засухи. Водоносный слой понизился, и люди повсюду, от Южной Джорджии до Северной Флориды, теперь ограничивали потребление воды. Но мало кто испытывал на себе влияние засухи сильнее, чем река. Она обмелела на два-три метра, и хотя ливень был просто необходим, дождевым водам по большей части не суждено было достигнуть Сент-Мэрис.

В пятидесятых, прежде чем страну во всех направлениях пересекли федеральные шестиполосные шоссе — гарант аккуратности, эффективности и свободы, — их меньшие, двухполосные, братья тянулись по американской провинции, стараясь не тревожить старые птицефермы и дубовые рощи. Сплошь уставленная «семейными» мотелями, бензоколонками с полным обслуживанием и дешевыми кафе, «США-1» — аналог шоссе № 66 на восточном побережье — была дорогой жизни для коммивояжеров и отпускников от штата Мэн до Майами. Помимо стоек с бесплатным апельсиновым соком, крокодильих ферм и магазинчиков, набитых залежалыми фруктовыми пирожками и сувенирами, дорога показывала Америку в зените славы.

Чтобы не заснуть, я включил радио. Репортер что-то вещал, и по его микрофону стучал дождь. Журналист вопил, перекрикивая шум ветра: «Четыре недели назад центр тропического давления переместился в южный регион Западной Африки, Затем четыре дня тропический шторм двигался вдоль африканского побережья. Фотографии со спутника, сделанные двадцатого мая, показали сгущение облаков в южном регионе Карибского бассейна. Двадцать третьего мая тропический ураган «Энни», первый в этом году, набрал силу и двинулся на север. В шесть часов утра «Энни» превратилась в тайфун».

Я выключил радио и уставился на ветровое стекло. Речные гиды обычно неплохо предсказывают погоду. Они вынуждены это делать, такова их работа. Я снова протер стекло. По обеим сторонам дороги возвышались сосны. Нынешний дождь не имел отношения к «Энни». Учитывая местонахождение урагана, он должен был выдохнуться, не добравшись до Флориды.

От Уэйкросса на юг, до самой флоридской границы, тянется торфяное болото площадью почти в 2000 квадратных километров. Оно лежит, точно яйцо всмятку на блюдечке, в естественном углублении, бывшем когда-то скорее всего частью морского дна. Когда растения умирают, они падают наземь и разлагаются — в результате выделяются метан и углекислый газ и получается торф. Поскольку разложение — медленный процесс, уходит полвека на то, чтобы торфяной слой на болоте вырос на дюйм. Переплетение стеблей удерживает газ, нагнетая давление и выталкивая наверх острова — они выскакивают как пробки. Когда острова, поднимаются, газ высвобождается и светит, точно северное сияние. В начале века очевидцы убеждали простаков в существовании НЛО, организовывали экскурсии и продавали билеты, а потом приехали ученые и доказали обратное. С самого начала торфяные массы — штука ненадежная и зыбкая, все равно что тектонические плиты, только еще более неустойчивая, поэтому индейцы часто называют это место Трясущаяся земля. По-английски это звучит примерно как «Окифеноки».

Поверхность болота кажется девственной. Здесь никто не селится. Практическая выгода заключается в том, что Окифеноки служит сточной трубой для юго-восточной части Джорджии и северно-восточной части Флориды.

Ключевое слово здесь — «сточной». И, как у всякой канализационной ямы, у болота есть некий лимит: то есть сколько можно в него сбросить за определенный отрезок времени. Когда трясина переполняется, избыток выливается в двух направлениях. Наибольший сток, по имени река Сувани, вьется на протяжении трехсот километров по территории Флориды и впадает в Мексиканский залив. Ее младшая сестра, Сент-Мэрис, длиной в двести километров, сначала виляет на юг, к Болдуину, пересекает Макленни, затем сворачивает на север, к Фолкстону, круто поворачивает вправо, на восток, а потом наконец вливается в залив Камберленд и в Атлантический океан.

Из-за чайного окраса Сент-Мэрис называют Черной рекой. Двести лет назад моряки частенько заходили в залив Камберленд и поднимались по течению аж на восемьдесят километров, до Трейдерс-Хилла, пополняя запасы свежей воды, поскольку дубильная кислота делала ее пригодной для питья надолго — на все время трансатлантического перехода.

В период засухи Сент-Мэрис страшно мелеет и может сузиться до полуметра. У истоков, в Мониаке, это всего лишь ручеек. Но достаточно проливного дождя, и река вздувается; вблизи океана ее ширина достигает почти двух километров, а глубина кое-где равна девяти-десяти метрам. Нормальная скорость течения — восемьсот метров в час, а в половодье в несколько раз больше.