1. Биполярное аффективное расстройство.

2. Синдром гиперактивности и дефицита внимания.

3. Депрессия.

4. Тревожность.

5. Гломерулосклероз.

6. Гиперназальность.

7. Патологическое выпадение волос/Алопеция.

8. Кардиомиопатия.

9. Атрофия зрительного нерва.

10. Пигментная дегенерация сетчатки.

11. Альфа-1 — антитрипсина дефицит.

12. Синдром Марфана.

13. Гипернефрома.

14. Остеопетроз.

15. Сахарный диабет.

16. Лимфома Беркитта.

17. Болезнь Крона. Регионарный илеит.

(продолжение на с. 2)

— Я несу гены всех этих болезней? — спросила потрясенная Наоми.

В голосе Детторе послышались веселые нотки.

— Да, у вас есть гены, отвечающие за все эти напасти. Не хочу вас пугать, миссис Клаэссон, но там еще пятнадцать страниц.

— Я даже не слышала о половине из них. — Она взглянула на Джона, который бесстрастно смотрел на экран. — А ты такие знаешь?

— Не все.

Наоми посмотрела на толстенную анкету, которая лежала перед ней и Джоном. Бесчисленные клеточки, в которых нужно проставить галочку или крестик.

— Поверьте мне, — сказал Детторе, — вам точно не захочется передать все это своим детям.

Наоми снова перевела взгляд на экран, но сосредоточиться было трудно. Все всегда бывает не так, как себе представляешь, подумала она. Мозг как будто болтался в голове, и Наоми с трудом сдерживала тошноту. В горле у нее пересохло, во рту появился неприятный привкус. Со вчерашнего вечера, с тех пор, как они ступили на борт, ей удалось проглотить лишь чашку кофе и маленький кусочек тоста. Утром море немного успокоилось, как и обещал Детторе, но корабль, кажется, качало по-прежнему.

— Что такое гипернефрома? — спросила Наоми.

— Почечно-клеточная карцинома. Рак почки.

— А остеопетроз?

— На самом деле я рад, что он присутствует в списке.

Наоми в ужасе посмотрела на доктора:

— Рады? Почему?

— Это очень редкое врожденное заболевание. Его еще называют болезнью Альберс–Шенберга. Раньше было много споров о том, является ли оно наследственным или нет. Теперь с помощью генетики мы видим, что является. Кто-нибудь в вашей семье болел этим, вы не знаете?

Наоми покачала головой:

— Знаю про диабет. Это в нашей семье есть. У моего деда был диабет.

Детторе нажал еще пару клавиш и вывел на экран следующую страницу. Потом следующую. Список был ошеломляющий. Когда они прочитали последнюю страницу, Наоми спросила:

— В моей семье есть такая болезнь, как рак яичников — моя тетя умерла от него, когда ей было тридцать. Но здесь я ее не видела.

Детторе вернулся на три страницы назад и показал на пункт в списке.

Наоми грустно кивнула — оказывается, она просто проглядела.

— Значит, у меня тоже есть этот ген?

— У вас есть все, что вы здесь видите.

— Как вышло, что я вообще жива?

— Генетика — это лотерея, — пояснил Детторе. — Например, болезнь Дрейенса–Шлеммера, от которой умер ваш сын. Она может быть заложена в человеке, и он проживет с этим геном всю жизнь, даже не подозревая об этом, как вы и доктор Клаэссон. Только если вы родите ребенка и ребенок унаследует этот ген от обоих родителей, болезнь проявит себя. Другие группы генов, которые у вас есть, могут проявиться под воздействием самых различных факторов, о многих из которых мы даже не подозреваем. Возраст, курение, стресс, шок, случайность — все это может послужить триггерами для тех или иных генов. Вполне возможно, что вы, будучи носительницей всего этого, не испытаете никаких последствий.

— Но передам их своему ребенку?

— В принципе да. Что-то передадите. Примерно половину. Другую половину ребенок унаследует от вашего мужа. Сейчас мы посмотрим на его список.

Наоми попыталась сосредоточиться на секунду. Шизофрения. Болезнь сердца. Мускульная дистрофия. Рак груди. Рак яичников.

— Доктор Детторе, вы определили все болезни, гены которых во мне заложены, но можете ли вы что-нибудь с этим сделать? То есть я знаю, что вы можете сделать так, чтобы они не перешли к моему ребенку, но нельзя ли мне как-то избавиться от них? Удалить их из моего генома?

Он покачал головой:

— Пока еще нет. Мы работаем над этим — это одна из основных задач науки. Возможно, с некоторыми удастся справиться уже через несколько лет, но с другими придется сражаться не одно десятилетие. Боюсь, вам нужно сказать спасибо своим родителям. Одна из самых лучших вещей, что вы можете сделать для своего ребенка, — это освободить его от подобных генов.

Наоми замолчала. Это было так странно, почти безумно — они втроем сидят на диване где-то посреди Атлантического океана и собираются расставлять галочки в клеточках. Как будто отвечая на вопросы теста в журнале или оценивая качество услуг фирмы.

На каждой странице было восемьдесят пунктов, а всего страниц было тридцать пять. Почти три тысячи вопросов — или выборов.

Мир вокруг словно расплылся, и маленькие клеточки тоже расплылись.

— Миссис Клаэссон, — мягко произнес Детторе. — Важно, чтобы вы понимали, что делаете. Последствия вашего с Джоном решения повлияют не только на вас и не только на вашего ребенка. Вам выпал шанс, о котором большинство людей могут только мечтать, — зачать ребенка, у которого не будет угрожающих жизни болезней и — в зависимости от вашего выбора — могут быть какие угодно преимущества перед другими. — Он сделал многозначительную паузу.

Наоми сглотнула слюну и кивнула.

— Но ничто из этого не будет иметь значения, если вы не станете любить своего ребенка. И если вы не уверены в правильности того, что делаете, то позже у вас возникнут большие проблемы, потому что с этим вам придется жить. Мне приходилось отказывать очень многим — некоторым я вернул деньги в самый последний момент, — когда я понимал, что они не смогут подняться до уровня, который потребуется их ребенку. Или потому что у них неправильная мотивация.

Наоми освободила руку из ладони Джона и нетвердыми шагами подошла к окну.

— Милая, давай сделаем паузу. Доктор Детторе прав.

— Со мной все в порядке. — Наоми улыбнулась мужу. — Сейчас. Просто… мне нужно кое-что осознать.

Она от корки до корки прочитала все, что присылали им из клиники Детторе за последние месяцы, тщательно изучила сайт клиники — и еще множество сайтов в поисках любой информации по интересующей ее теме и даже осилила несколько статей Детторе, хотя они, как и работы Джона, были настолько сложны, что Наоми удалось понять далеко не все. Но тошнота и головокружение мешали мыслить ясно.