Фейлин подняла руку к груди.

– Ну, просто… Я подозреваю, что она… Ну, то есть весь город уверен, что Анна-Кейт – твоя… – Она закашлялась и сморщила нос. – Пожалуй, лучше бы тебе самой с ней потолковать. Тогда все поймешь.

– Ясно, – неопределенно пробормотала я.

Ну что ж, раз уж я и так намереваюсь отведать запретного пирога, то могу заодно познакомиться с девушкой из рода Кэллоу. Семь бед – один ответ. Надо просто решиться войти в кафе, и будь что будет.

Ну подумаешь, мама поскандалит немного, взывая к небесам.

В конце концов она успокоится.

Наверное.

Хотя не исключено, что между нами вновь возникнут холодность и отчуждение. Я с трудом подавила вздох. Сили Эрл Линден всегда предпочитала наказывать меня ледяным молчанием, и, честно говоря, это действовало куда эффективнее, чем если бы она попыталась меня отшлепать. Я была бы рада сказать, что за эти годы научилась относиться к маминым бойкотам равнодушно, но это не так, а я терпеть не могу ложь.

Если бы я только знала, когда выходила замуж, что мой избранник – лжец…

Не обращая внимания на щемящую боль в груди, я смахнула пылинку с широкой бретельки платья.

– Ну, хорошо… – Словно прочитав мои мысли, Фейлин прибавила: – Слышала, что приключилось с твоим Мэттью. Мне очень жаль! Горе-то какое… – Она покачала головой так, что ее крупные серьги-кольца мотнулись туда-сюда, и прицокнула языком. – Совсем молодой… Ты-то как? Справляешься? Сколько времени уже прошло после несчастного случая? Год? Полтора? Около того?

Вот почему, вернувшись в Уиклоу, я избегала встреч с кем бы то ни было: не хотела обсуждать Мэттью. И свое горе. И несчастный случай… Если, конечно, это был несчастный случай.

Однако я в Уиклоу, а местные жители считают своим долгом выражать соболезнование и высказывать все, что у них на уме. Им интересно, что и как произошло, хотя мне и самой ничего не ясно. Пока.

Фейлин качнулась с пяток на носки и в ожидании ответа вновь наклонила голову.

Я сжала зубы так, что заныла челюсть.

– Год, семь месяцев, три дня и два часа. – Я усилием воли расслабила напряженные пальцы, стиснувшие ручку коляски. – Около того.

Фейлин широко распахнула глаза.

– Ох… Помоги тебе Господь!

Она обняла меня за плечи, крепко прижала к пышной груди, обволакивая добротой и ароматом лимонно-вербенового мыла, и погладила по голове.

– Бедняжка! Я тебя понимаю. Мой Гарольд уже много лет как помер. Если тебе, милочка, нужна будет жилетка, чтобы поплакать, только позови. Я всегда ношу мягкие, уютные жилетки.

Я сморгнула слезы. Полтора года назад, когда у меня отобрали дом, я зареклась плакать. Просто… У посторонней женщины я за пять минут нашла больше сочувствия и утешения, чем у родной матери за девятнадцать месяцев. Мама ограничилась тем, что прислала цветы на похороны Мэттью.

– Спасибо, Фейлин. Я очень ценю твою поддержку.

Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие – этому я училась все месяцы после смерти Мэтта.

– Не за что, лапонька, совсем не за что. Понадобится что-нибудь – обращайся. Я всегда рада помочь. – Фейлин наклонилась к Олли. – Почему бы не подружить твою очаровательную детку с моей Линди-Лу? В прошлом месяце внучке стукнуло два годика. Помнишь мою дочь Марси?

– Конечно, помню.

Здесь, в маленьком городке, все друг друга знают. Каждому известно, что происходит в жизни соседей. Поэтому я была в курсе, как переживала Фейлин, когда Марси поступила в колледж и укатила в Калифорнию.

Никого не удивило, что Марси уехала: никто так не нуждался в отдыхе от общества Фейлин, как ее дочь. Многие были ошеломлены, когда после колледжа Марси вернулась.

Многие, но не я.

По-моему, все девушки из Уиклоу рано или поздно возвращаются к родным пенатам и к своим матерям.

– Линди-Лу – дочурка Марси. Я остаюсь с ней пару раз в неделю. Если хочешь освободить немного времени для себя, Натали, я могу посидеть с обеими. Где одна – там и две. Спроси кого угодно – лучшей няньки тебе не сыскать!

Олли завороженно глядела на Фейлин. Да и я наверняка смотрела на пожилую женщину точно так же. Вот из-за таких соседей, как она, я и перебралась обратно в Уиклоу. Ради того, чтобы Олли повсюду окружали друзья, я готова примириться с тем, что все суют нос в мои дела, бередя старую рану.

– Огромное спасибо за великодушное предложение, Фейлин, но я сейчас редко куда-нибудь выхожу.

– Уверена, скоро у тебя появится много интересных занятий. Комитеты не справляются, и дела в городе идут неважно. Чтобы жизнь снова закипела, нужна молодая, горячая кровь. Без молодежи никуда. Ты бы очень помогла! Док говорит, что в Монтгомери ты активно участвовала в общественной жизни.

Это правда. Я была членом всевозможных организаций: от Общества историков и Национального объединения дочерей Конфедерации[2] до христианской общины и Молодежной лиги[3], но ушла оттуда, когда мои попытки забеременеть наконец увенчались успехом.

Теперь я с ностальгией вспоминаю свои увлечения и жалею, что их забросила.

– Просто позови, когда тебе нужна будет помощь, и я сразу примчусь, – улыбнулась Фейлин. – Какая хорошенькая у Олли повязка! Чудо! Надо купить такую внучке. Линди-Лу – настоящий ангелочек, но у нее лысинка прямо как у мистера Лейзенби.

Головку Олли украшала нарядная сатиновая лента с коралловым цветком из шифона. Эту повязку я сшила только вчера.

– С удовольствием сделаю такую же для Линди-Лу.

Фейлин изумленно расширила глаза.

– Так ты сама ее смастерила? Ну конечно же! Ты унаследовала талант Сили к рукоделию. Твоя матушка – настоящая искусница! А уж какие у нее изумительные лоскутные одеяла! Да, пожалуйста, сделай повязочку для Линди-Лу. А лучше две. Нет, три! Три в самый раз. Все разных цветов. Сколько с меня?

– Я не возьму с вас денег. Пусть это будет подарок. – Хотелось как-то отблагодарить Фейлин за ее участие и поддержку.

– Глупости! Я настаиваю. – Фейлин, прищурившись, пристально поглядела на меня. Не знаю, что в тот момент отразилось на моем лице. Может, жалкие остатки изорванной в клочья гордости. А может, воспоминание о смехотворной сумме на моем банковском счете. – Давай так: одну повязку ты мне подаришь, а за две другие я заплачу.