рассказывать Верка. Там у них будет много хлеба, мороженое, как до войны… девушка так вкусно рассказывала о том, как на круглую вафлю выдавливается кругляш удивительно вкусного мороженого, прикрываясь бумажкой… Дело было даже не в мороженом, а в… семье?

— Так, Гришка, а ну-ка иди, погуляй, — улыбчивая Верка прогнала сержанта на улицу. — Сейчас будем нашу красавицу купать. — дело было даже не в помывке Машки, а в том, что помыться собирались и старшие девушки, пацана как раз стеснявшиеся.

— Хорошо, Вера, — улыбнулся мальчик, выходя на улицу. До линии фронта было не так далеко, о чем говорили бухи полковой артиллерии, расположенной совсем недалеко — гаубицам было нужно расстояние, это Гришка уже знал.

Отойдя от дома, мальчик присел на скамеечку, подставляя лицо весеннему солнцу. Вокруг бегали солдаты и санитары, проезжали танки и самоходные установки, отличавшиеся неподвижной башней, что значило — скоро наступление. Еще один рывок к вражьему логову, к Победе. Эта мечта о Победе стала и мечтой когда-то английского пацана, уже почти забывшего свое прошлое. Да, сейчас бы он не цеплялся за дом, а сбежал бы, но сейчас он был сержантом медицинской службы, награжденным, нужным. У него были сестры и санбат — огромная семья.

Неизвестно откуда прилетел этот снаряд. Может быть, фрицы «докинули», как говорили артиллеристы, или же свои ошиблись с наводкой, что редко, но случалось на войне. Эта сцена не раз приходила потом в снах к Григорию Лисицыну: взлетающие вверх, разлетающиеся в стороны доски и цемент, из которых был сделан дом. Мальчика силой взрыва сдуло со скамейки, что и спасло ему жизнь, а вот девчонкам…

Потом он бежал к дому, растаскивая то, что от него осталось, надеясь на то, что повезло. Рядом были солдаты, бросившиеся на помощь отчаянно кричавшему мальчишке. Гришка что-то тащил, его пытались оттолкнуть, но мальчик почти кусался, пытаясь докопаться до родных. Он их и нашел. Изломанное тело Верки в одной рубашке и то, что осталось от Машеньки. От полного горя воя мальчишки замерли все вокруг. Гриша снова был один.

— Давай, поешь, — мальчика хотели отправить в тыл, но начальник санбата не дал, сказав, что тот просто не выживет. — Надо есть, чтобы были силы.

— Зачем мне силы… — почти сломленный сержант, второй раз, как думали окружающие, потеряв семью, просто не чувствовал себя в силах жить.

— Как ты думаешь, Вере понравилось бы такое поведение? — поинтересовалась пожилая медсестра. — Ты теперь должен жить, чтобы отомстить!

— Отомстить… — то, что зря она сказала именно так, Зинаида Тимофеевна поняла намного позже, но тогда эта цель оживила мальчишку, дав смысл.

И Гришка полез на передовую, спасая, вытаскивая раненых, он не кланялся ни пулям, ни взрывам, будто бы мальчику было совершенно наплевать на то, будет ли он жить. Но пули будто сторонились его, не желая прерывать эту жизнь. Уже поглядывавший в сторону отчаянного мальчишки, комдив готовился подписать приказ, который, по мнению взрослого человека, мог бы спасти жизнь мальчишки.

Ворвавшиеся на станцию солдаты увидели этот вагон с хорошо известной им надписью, рванувшись к нему. Тот факт, что вагон с надписью «RUS» оказался пустым, никого не обрадовал, нужно было спешить. Гришка бежал вместе со всеми, надеясь на то, что хоть кого-то сумеет спасти. Что сейчас происходило, солдаты уже понимали — проклятые фашисты выливали кровь из детей, чтобы влить ее своим. Шансы успеть были, но госпиталь неожиданно ответил огнем.

Пока солдаты медленно, под огнем, продвигались вперед, Гришка, увидев небольшое окошко, рванулся туда. Где могут быть фашисты, он себе уже представлял — это был не первый госпиталь такого плана. Ударив ногой в дверь, мальчик понял, что почти опоздал. Эти как раз убивали, видимо, последнюю девочку, но успеть было можно и уложив этих одной длинной очередью, Гришка рванулся на помощь девчонке.

Отложив автомат, он нашарил санитарную сумку, начав оказывать помощь, но стоило ему только обнять девочку, как все вокруг залил очень яркий белый свет.

— Да, товарищ генерал, — доложил начальник госпиталя. — Даже тела не осталось, непонятно, что произошло, но вспышку видели многие.

— Эх, не дожил наш Гришка, — вздохнул комдив. — Хорошо, пиши его навечно…

Глава 3

Виолетта Стоун жила с мамой и папой, семья ее была вполне счастливой, по крайней мере, по ее мнению. Ни о каких колдунах девочка и слыхом не слыхивала, откровенно считая всяких колдунов и магов сказкой. Она училась в школе. В школе девочку не особо любили из-за характера. А в характере девочки были виноваты всякие дяди и тети, приходившие в детстве в гости.

Приходили они в гости к маме, но их дети оставались поиграть с Виолеттой, а дети офицеров — это отельная сказка. Девочка росла с уверенностью в том, что с ней ничего случиться не может, а она знает лучше, как правильно. Впрочем, учиться ей это не мешало, скорей, не отвлекало на всякие, по ее мнению, «глупости».

С отличием окончив начальную школу, Летта, как сокращали родители ее имя, проучилась год, когда произошло нечто, что полностью лишило девочку опоры под ногами. Она была уже большой, двенадцать лет, поэтому из школы домой возвращалась сама. Вот на пути к автобусной остановке это и случилось. Рядом с ней затормозила какая-то черная машина, оттуда выскочили люди в костюмах цвета машины и, заткнув рот девочке, погрузили ее в транспорт.

Летта, разумеется, вырывалась, пытаясь кусаться, но добилась только чувствительных ударов, один из которых попал по голове, отчего она потеряла сознание. В себя девочка пришла, будучи полностью раздетой, что ее очень испугало. Была она заперта в какой-то то ли камере без окон. Стены оказались железными, на полу стояла миска с чем-то непонятным, лежал кусок хлеба. Неподалеку обнаружилось ведро, предназначения которого девочка сначала не поняла. Но туалета не было, поэтому пришлось ходить в ведро.

На уроках в школе рассказывали, зачем злые дяди крадут маленьких девочек, поэтому Летта после истерики, просто боялась, сидя в полумраке. Откуда поступает свет, она не поняла — никаких ламп девочка не видела. Иногда всю камеру, где она находилась, слегка покачивало, что было похоже на корабль.

Летта плакала, страшась своей судьбы. Однажды дверь лязгнула и в камеру вошел мужчина, одетый во все черное. Он с брезгливостью посмотрел на девочку, видимо, решив что-то объяснить. Правда, сделал он это в какой-то странной манере:

— Ты — недомаг, почти животное, — сообщил этот мужчина. — Твоя кровь не годится даже на ритуал, поэтому ты принята в школу Высшего Колдовства.

— Но я не