– Доброго утречка! – Она скользнула равнодушным взглядом по Настиной экипировке – джинсам, ботинкам на высокой шнуровке и видавшей виды китайской ветровке. – Ты, что ли, в Глубокский скит собралась?

Настя слыхом не слыхивала ни о каком ските, но на всякий случай согласно кивнула.

– Значит, сестре Василисе прибавится хлопот, – задумчиво сказала монахиня. – Давненько у нас на подворье паломниц не было, матушка настоятельница доселе покой стариц строго блюла. Меня сестрой Матреной звать, а тебя как?

– Анастасией, – Настя нетерпеливо осмотрелась по сторонам, спросила: – А когда мы поедем?

– Вот дождемся благословения матушки-настоятельницы и сразу тронемся. Путь-то неблизкий, а мне еще нужно засветло обратно вернуться.

Во двор вышла матушка Анисия, острым взглядом обвела вверенные ей владения, направилась к «уазику». Сестра Матрена, а за ней и Настя уважительно поклонились.

– Ну как, сестра, – настоятельница похлопала машину по пыльному боку, – готов наш железный конь?

– Готов. А что ж ему не быть готовым?! Я ж ему, родимому, вчера свечи поменяла, он сейчас как новенький, матушка.

– Надолго ли?

– Ну, – сестра Матрена развела руками, – сие только Богу ведомо, но все, что в моих скромных силах, я сделала.

– Мэр обещал нам грузовик пожертвовать, – в раздумье сказала настоятельница, – надо бы напомнить.

– Так и напомните, матушка! – оживилась монахиня. – Нам свой грузовик ой как нужен! Мы бы с ним так развернулись! Да я бы…

– Сестра Матрена, – сказала настоятельница с мягким укором и перевела взгляд на Настю: – Ну, как спалось на новом месте?

– Спасибо, замечательно.

– Да, в стенах нашего монастыря на людей сходит особая благодать, бессонницу как рукой снимает. Это еще моя предшественница, матушка Марфа, подметила, – настоятельница грустно улыбнулась. – И на Глубокском подворье та же благодать и умиротворение. Завидую я тебе, Анастасия. Благословенное то место, я сама там, еще будучи послушницей, жила. Тишина, уединение и места чудесные – все, что особенно благоприятствует просветлению и очищению души. Поживешь пока с сестрами, пообвыкнешься, благостью тех мест напитаешься, а там посмотрим: либо утвердишься окончательно в своем решении, либо какой иной путь выберешь. Ты, главное, Анастасия, не спеши, время у тебя на раздумья есть.

– Спасибо вам большое, – Настя снова едва не расплакалась.

– О том и забота моя, чтобы заблудшие души вернуть в лоно Его, – настоятельница подняла глаза к затянутому рассветной дымкой небу, потом, точно вспомнив о чем-то, хлопнула в ладоши, сказала нетерпеливо: – Ну, с богом! Путь вам предстоит неблизкий, пора уж.

Дождавшись, когда матушка Анисия осенит их крестом, сестра Матрена проворно уселась за руль, приняла из рук настоятельницы запечатанный конверт для сестры Василисы.

…С раздражающим дребезжанием «уазик» вот уже пятый час полз по развороченному, точно после бомбежки, проселку. Настя ерзала на чудовищно неудобном сиденье и от нечего делать изучала окрестности. За последние два часа пейзаж за окном «уазика» изменился: проселок все дальше и дальше углублялся в тайгу. Где ж это подворье находится? Неужели в такой глуши?!

– Далеко еще? – не вытерпела она.

– Да нет, уже скоро, – ответила сестра Матрена, не отрывая взгляда от дороги. – Через двадцать минут Глубокое, а там и до скита рукой подать.

– А Глубокое – это поселок такой? – спросила Настя.

– Ну, поселок – это сильно сказано. Три хаты, пять стариков.

– А в скиту сколько сестер живет?

– Четыре. Матушка Василиса, она за старшую, сестры Агния, Таисия и София. Да ты не спеши, скоро сама все увидишь.

Настя кивнула. Да, она подождет.

* * *

Глубокое и в самом деле назвать поселком нельзя было даже с очень большой натяжкой. Три покосившиеся избушки под замшелыми крышами, маленькие огородики с аккуратными грядками. Остов «Запорожца», ржавеющий на обочине, был, пожалуй, единственным доказательством того, что цивилизация когда-то заглядывала и в этот медвежий угол.

На звук мотора сбежалось все население Глубокого. Хотя если уж по правде, то не сбежалось, а приковыляло. Три древние бабушки и два не менее древних старичка смотрели на них с детским любопытством.

Сестра Матрена заглушила двигатель, поклонилась селянам, бросила Насте:

– А ну-ка, помоги мне! Матушка настоятельница велела старикам гостинцев передать.

С заднего сиденья «уазика» она достала куль сахара, мешок муки, какие-то крупы и собственно сам гостинец – большой пакет развесного печенья и пакет поменьше с карамельками.

Пока они выгружали подарки, жители села Глубокое уважительно стояли в сторонке, о чем-то переговаривались вполголоса.

– Давненько вы нас не навещали, сестра Матрена. – Вперед выступил сухонький сгорбленный старичок.

– Так в вашу глухомань не наездишься, Митрофан Григорьевич, – монахиня развела руками.

Старички согласно закивали.

– Вот матушка Анисия кланяться велела, гостинцы вам передала.

– Так и вы ей кланяйтесь. Пусть помолится за души наши грешные, – Митрофан Григорьевич торопливо перекрестился, и все его односельчане перекрестились следом.

– Как у скитниц-то, все спокойно? – поинтересовалась сестра Матрена.

– Так, кажись, все по-прежнему. Матушка Василиса к нам на прошлой неделе наведывалась, меду приносила.

– А коммунары как?

– А что коммунары? Они ж от нас, почитай, за десять верст живут. Не слышно их и не видно, слава тебе, Господи. А вы, матушка, в наши края по делу али как? – старичок степенно огладил сивую бороду.

– По делу, Митрофан Григорьевич. Вот паломницу в скит везу, – сестра Матрена указала на Настю.

– Такая молоденькая, – ахнула одна из бабушек и снова перекрестилась.

– Будет наконец святым старицам помощница, – Митрофан Григорьевич задумчиво покивал головой. – Сестра Агния-то совсем слаба стала. Видать, Господь ее скоро приберет.

– На все воля Его, – монахиня перекрестилась, нетерпеливо посмотрела на часы. – Пора нам, уважаемые.

Старики, все как один, закивали, на всякий случай отошли подальше от «уазика».

– А кто такие коммунары? – спросила Настя, когда поселок был уже далеко позади.

– Коммунары? Коммунары – это наш крест. Какой-то приезжий, поговаривают, что из самой Москвы, отстроил деревеньку, вот такую же, как Глубокое, и заселил ее своими воспитанниками. Трудными подростками, наркоманами, теми, кто только из тюрьмы вышел и пытается на путь истинный вернуться. Оно вроде как и дело благородное, вот только у матушки Анисии сомнения имеются. Говорят, порядки в той коммуне армейские, а еще юноши и девушки живут вместе, одним хозяйством, – монахиня нервно передернула худыми плечами. – Говорят, что безобразничают они, в окрестных селах воровством промышляют.