себя тоже, что он свалился с тяжелым гриппом. Пришлось вызывать на помощь бабушку, хотя мама очень не хотела этого делать.

Бабушка не была злой, как считала Юлька. Просто она заняла сторону зятя и во всем с ним соглашалась. Поэтому отчитывала свою дочь с утра до вечера – за грязные полы, за то, что сама выглядит ужасно, что забыла про мужа, не приготовила еду. Претензии не кончались – не так погуляла с дочкой, да и коляску не такую купила, не так искупала, не так покормила.

Антон пролежал две недели с температурой. Ничего не помнил, кроме холодных, просто ледяных, рук мамы у себя на лбу. И только они снимали жар. Антону становилось хорошо и спокойно, когда мама была рядом. Она, почувствовав, что тоже заболевает, перебралась в его комнату, перетащила туда детскую кроватку, и они жили втроем в одной комнате. Бабушка возмущалась, обвиняла дочь в неразумности – сами заболели, еще и младенца подвергают опасности, но мама сказала, что она боится заразить мужа. Аргумент подействовал, хотя Антон чувствовал, что мама обманывает бабушку: она не боялась заразить папу, просто не хотела быть рядом с ним. Да и он тоже. Бабушка приносила еду в комнату на большом подносе, и Антон с мамой ели из одной тарелки. Это было счастьем. Потом мама прокрадывалась на кухню и приносила вкусности – йогурты, сырки, конфеты, вафли. Вместе они искали места, где можно спрятать припасы. Смеялись. Антон выздоравливал не благодаря лекарствам, а потому, что был с мамой. Он видел, как мама кормит Юльку, как та сосет грудь. Помогал подержать, чтобы малышка срыгнула. Юлька ему понравилась сразу же. Она была маленькая, но крикливая. Если хотела есть или описалась, не плакала, а кричала. И всегда по поводу, не просто так. А еще она умела крепко хватать за палец и не отпускать. Антону нравилось, когда сестра держала его за палец. Она лежала в кроватке, Антон играл в самолетики, кружа над ее кроваткой. Юлька завороженно смотрела.

Антон уже выздоровел, но мама говорила бабушке и папе, что он еще кашляет по ночам и немного сопливится. Антон старательно кашлял и хлюпал носом, подтверждая мамины слова. Мама же по вечерам и даже днем вытаскивала Юльку из кроватки, укладывала между собой и Антоном и читала ему книги. Девочка смешно ворочалась и сопела. Антон был счастлив. Он готов был болеть сколько угодно, лишь бы они так и жили втроем.

Но потом что-то случилось. Антон не понимал, что именно, но чувствовал – плохое, очень плохое. Мама плакала, бабушка ее все время ругала. Отец несколько раз кричал на маму – Антон слышал. А потом заметил, что мама стала кормить Юльку из бутылочки. Но смотрела не на Юльку, как раньше, а в стену или в окно. Даже когда та доедала, мама не сразу это замечала. Иногда забывала положить ее на плечо и постучать по спинке, чтобы вышел лишний воздух. И тогда Юлька срыгивала смесь на пеленку.

– Почему она ест из бутылки? – спросил наконец Антон.

– Потому что у меня плохое молоко. И его мало. Ей не хватает, – ответила мама.

Антон слышал, что бабушка говорила словами и тоном папы – мама больная, поэтому у нее плохое молоко. Что она за мать такая, раз грудью кормить ребенка не может. У всех молоко есть, а у нее – кот наплакал.

– Мам, ты не виновата, – сказал Антон, резко повзрослевший с рождением сестры. – Это Юлька такая.

– Нет, виновата, я не могу ее кормить, – расплакалась мама.

– Юлька просто очень прожорливая, – заявил Антон.

Это было еще одним счастьем – мама улыбнулась. Впервые за долгое время. После этого Антон старался ее смешить. Пародировал бабушку, очень удачно, надо признать. Мама смеялась, но потом снова плакала.

– Нельзя так шутить. Перестань. Это твоя бабушка, – просила она.

– Почему она тебя не поддерживает – она же твоя мама, а не папина? – спросил однажды Антон.

– Потому что боится, это все от страха, – ответила мама.

– Потому что папа может на нее накричать, как на тебя? – уточнил Антон.

– Нет, просто папа зарабатывает деньги, на которые мы живем. Поэтому мы все от него зависим.

– Я вырасту и буду зарабатывать. Тогда ты не будешь зависеть от папы, – объявил Антон, надеясь успокоить маму. Но она опять расплакалась.

– Если ты все время будешь плакать, Юлька станет пересоленной. Ты ее уже всю прослезила, – сказал Антон серьезно, но мама вдруг улыбнулась. Притянула его к себе и поцеловала. – Ты мой хороший, самый лучший сын на свете! Спасибо тебе! – сказала она.

Антон не понял, за что мама его благодарит, и не был рад похвале. Ему стало больно и тоже захотелось заплакать.

– Хочешь ее покормить? – вдруг предложила мама. – Держи.

Мама положила ему на руки Юльку и выдала бутылочку. Антон держал сестру, боясь уронить. Аж руки затекли. Юлька быстро высосала содержимое бутылочки.

– Даже я так быстро пить не умею, – восхитился Антон.

– Да, она другая, сильная, – заметила мама.

– Значит, я слабый? Папа считает меня больным? – спросил Антон.

– Нет, ты не слабый. Ты тоже другой. Больше на меня похож. А Юлька – на отца. Так бывает, – ответила мама. – Но для нее ты всегда будешь самым сильным, самым умным, самым лучшим старшим братом. Если сам этого захочешь, конечно.

– А кто для нее важнее – я, ты или папа?

– Думаю, что ты. Мне бы хотелось на это надеяться. Мы с папой… по-разному бывает в жизни. Но вы всегда должны быть вместе. Защити ее.

– Конечно, защитю! – пообещал Антон.

Сейчас он понимал, что мама с папой развелись не вдруг. Еще тогда, после рождения сестры, все в их семье пошло не так. Мама пыталась сохранить их мир. Не ради себя – ради них, детей.

Сестрой Антон восхищался. Она скатывалась с самых страшных горок на детских площадках, лупила в детском саду всех, кто пытался отобрать у нее игрушку, не слушалась бабушку, даже если та отправляла ее в угол в качестве наказания. Но самое главное – Юлька не боялась папу, нисколечки. Отец мог говорить строго, кричать, она только хмыкала и делала по-своему. Точнее, Юлька вообще никого и ничего не боялась. Она закатывала истерики, валяясь на полу и стуча ногами, добиваясь своего. Могла ударить по ноге воспитательницу, если та делала ей несправедливое замечание, и залупить лопаткой по голове обидчика. Но, оставаясь наедине с мамой или с Антоном, эта хулиганка и драчунья, на которую все жаловались, тут же превращалась в нежный