– У нас ЧП, – сообщил ему Вальц. – Заключенный сбежал на русском самолете.

Брайтнера такая новость вроде бы никак не задела. Но это только казалось. С минуту он раздумывал, что-то сопоставлял, затем приставил палец к губам и кивнул на дверь. Мол, давай выйдем и обсудим все на свежем воздухе, а не здесь, в кабинете, где запросто может быть установлена прослушка.

Они вышли в небольшой садик, разбитый вокруг здания комендатуры. Здесь Брайтнер сразу изменился в лице.

– Выкладывай все начистоту, – жестким голосом произнес он. – Только в этом случае я смогу тебе помочь. Итак, вопрос первый. Кто сбежал?

– Заключенный номер триста пятьдесят шесть.

– Ты что, меня за идиота держишь? – вспылил Брайтнер. – На кой черт мне номер! Ты говори, кто он, русский, поляк или француз?

– Русский, некто Званцев. Обер-лейтенант, летчик. – Вальц достал картонную карточку, на которой красовался номер и были указаны фамилия, имя и воинское звание Званцева.

К ней были приклеены небольшие фотографии в анфас и в профиль. Всех, кто переступал территорию завода, фотографировали, такой был порядок.

– Ясно, что не пехотинец, – заявил Брайтнер, держа в руках карточку, и осведомился: – Он мог знать какие-то секреты, связанные с «Саламандрой»?

– Конечно, нет. Он работал на участке, где проверяют гидравлику. Она есть у каждого самолета. – Вальц сжал кулаки. – Ох, попадись мне этот русский!

– Еще неизвестно, кто кому попадется. Он теперь знает, куда надо бомбы бросать, – сказал Брайтнер и криво усмехнулся, но его взгляд тут же стал серьезным. – Кто его туда поставил?

– Петер Рауш, инженер.

– Немец?

– Фольксдойч. Отец чех, мать немка.

– Его допросили?

– Нет. Он исчез.

– Как исчез?

– Он вольнонаемный, у него пропуск с правом свободного выхода за территорию завода. Его ищут.

Далее Вальц, запинаясь, начал говорить об оплошности охранников-эсэсовцев, не предотвративших этот вылет. Брайтнер с презрением смотрел на своего родственника, как бы говоря: «Расстрелять бы тебя!».

– Вопрос второй, – прервал он его. – Ты, Густав, не сказал главного. Где ты сам был вчера ночью?

Вальц почувствовал, как у него кольнуло в груди:

– Я ездил в Вену, – тихо выговорил он.

Солнце светило ласково, по-весеннему.

Эвальд Брайтнер снял фуражку, вытер платком вспотевшую голову и заявил:

– Так я и знал. Конечно же, к девкам с Рингштрассе.

Вальцу ничего не оставалось, как молча утвердительно кивнуть.

На Рингштрассе располагался известный в Вене публичный дом.

– Ну а где был твой заместитель, Крюгер? – едва не закричал Брайтнер.

– Я ему дал три дня отпуска. У него вся семья погибла в Дрездене под бомбами.

Брайтнер достал из позолоченного портсигара сигарету, закурил, но Вальцу не предложил. Он еле сдерживал себя.

– Понимаю. То, что американцы и англичане сделали с Дрезденом, просто чудовищно. В городе не было ни воинских частей, ни военных объектов, только мирное население, – тихо выговорил он и тут же резко повысил голос: – Вот поэтому мы и создаем оружие возмездия! Ракеты фон Брауна долетают до Лондона, но разброс большой. Нам бы еще полгода на доработку. «Ме-262» вроде бы хорош, но тяжел в управлении. Да и расход топлива большой. В воздухе может находиться лишь несколько минут. Поэтому вся надежда на Хейнкеля, на его «Саламандру» «Хе-162».

Вальц слушал и молчал, понимая, что любое слово в свое оправдание может вывести Брайтнера из равновесия. Он знал, какая ответственная миссия возложена на его родственника. Тот отвечал за охрану всех секретных заводов, расположенных в Австрии.

Но ему было известно не все. Брайтнер еще и курировал все научно-технические разработки, производимые в Германии.

Совсем недавно ответственности ему добавилось. Он встречался с рейхсфюрером Гиммлером и получил секретный приказ: должен был обеспечить безопасность при проезде нескольких сотен грузовиков в высокогорные районы Альп. Задавать вопросы не полагалось, но Брайтнер догадался, что речь идет о золоте, валюте, картинах.

Сейчас, в феврале сорок пятого, он уже прекрасно понимал, что секретные заводы и научно-технические разработки вряд ли помогут Третьему рейху избежать поражения в войне. Ценности, надежно спрятанные в Альпийских горах, – это будущее Германии, которое надо сохранить во что бы то ни стало. А будет фюрер жив или нет, это не так уж и важно.

– Ладно, поступим так, – сказал Брайтнер и оценивающе посмотрел на своего родственника. – Я задним числом оформлю тебе вызов к нам в штаб, в Вену, за новым назначением. Будем считать, что ночью тебя не было в комендатуре по причине, скажем, поломки машины в дороге.

Услышав о новом назначении, Вальц оживился, поднял голову, взглядом спрашивая:

«Куда?».

– В Быстрицу поедешь начальником местного гестапо.

– А как же Кросс?

– Кросс убит. На днях его машину вместе с господином Хорстмайером и охраной обстреляли партизаны. Слава всевышнему, Хорстмайер остался жив.

– Кто такой Хорстмайер?

– Главный инженер завода в Быстрице. Доверенное лицо самого Хейнкеля.

– Что выпускает завод?

– Крылья к нашей «Саламандре», причем деревянные.

– Деревянные? А что, у нас мало металла?

«Послал же мне господь в родство такого болвана», – подумал Брайтнер, тяжело вздохнул, достав новую сигарету, закурил и поучительно произнес:

– А когда у нас и чего было много? Железную руду мы закупаем у шведов, лес и никель у финнов, нефть у румын, алюминий и каучук у американцев.

– У американцев? Но мы же с ними воюем?

– К сожалению, воюем.

– Почему к сожалению?

«А ведь этот человек учился в университете», – зло подумал Брайтнер и пояснил:

– Да потому, что у нас один общий враг – большевистская Россия. Что же касается поставок, то через подставные фирмы можно торговать с кем угодно.

Вальц достал свои сигареты, тоже закурил. Пару минут они молчали.

Первым заговорил Брайтнер:

– Смотри, Густав, Быстрица – твой последний шанс! Завод должен работать бесперебойно. Если «Саламандра» останется без крыльев, то тебе, как говорят русские, не сносить головы. Завтра с приказом о переводе от меня прибудет офицер, который займет твое место. Ты сразу же передашь ему дела и отправишься в Быстрицу.

– Понял. А как быть с виновными? Каждого десятого тра-та-та?

– Так тебе Хейнкель и позволит. У него людей катастрофически не хватает. Не зря же он стал использовать русских пленных, связанных с авиацией. Кстати, в побеге виноват и сам Хейнкель. Взбрело ему в голову устроить музей, как он называл, авиационной техники. А вот того гада, который заправил русский самолет, обязательно надо найти и повесить. Прилюдно.

Вальц жадно курил, не отрывая взгляда от брата своей жены и однокашника по университету.

– Эвальд, ты для меня как добрый волшебник. Спасибо тебе, – сказал он.

– Эмме скажи спасибо, – заявил Брайтнер. – Если с тобой что-либо случится, то она этого