Первые несколько минут они говорили о том, как Хермано стал алтарником в церкви Семи Святых. Отец Фабиан нашел его на улице, где тот попрошайничал. Ему было одиннадцать лет. Две недели назад исполнилось четырнадцать. Он сказал, что убежал из дома от жестокого отца, когда ему было десять лет.

Дневной свет стал пробиваться в комнату сквозь старые занавеси, как раз рядом с кроватью Хермано, когда Хантер решил, что мальчик достаточно расслабился. Пришло время серьезного разговора.

— Сможешь ты мне рассказать все, что случилось сегодня утром? — спокойно спросил Хантер.

Хермано посмотрел на него, и его нижняя губа задрожала.

— Я встал в четверть пятого, помылся, прочитал молитвы и отправился в церковь. Было без пятнадцати пять. Я должен был проверить, все ли в порядке для первой мессы в половине седьмого.

Хантер любезно улыбнулся, позволяя ему исчислять время по-своему.

— Как только я вошел в церковь, сразу почувствовал — что-то не то.

— Как почувствовал?

Хермано поднес правую руку ко рту и стал грызть то, что осталось от ногтя.

Несколько свечей продолжали гореть. Отец Фабиан, закрывая церковь, всегда проверял, потушены ли они.

— Отец Фабиан всегда сам закрывал церковь?

— Да. — Он стал грызть другой ноготь. — Он был один в церкви только в это время дня. Ему это нравилось. — У Хермано прервался голос, и по щекам покатились слезы.

Хантер вынул из кармана куртки бумажную салфетку.

— Спасибо, сэр. Извините.

— Извиняться не стоит, — понимающе сказал Хантер. — Пережди, успокойся. Я знаю, как это трудно.

Хермано вытер слезы и сделал еще один глубокий вдох.

— Могу сказать, что алтарь был в полном беспорядке. Подсвечники валялись на полу. Дароносица лежала на боку, а покров был грязен. Все было измазано.

— Ты не заметил, был ли в церкви кто-то еще?

— Нет, сэр. Не верю, чтобы кто-то был. Было тихо, как всегда в это время. Передняя дверь была закрыта.

— Ясно. Так что ты сделал потом? — спросил Хантер, внимательно отслеживая каждую реакцию Хермано.

— Я подошел к алтарю проверить, что происходит. Подумал, что, может быть, кто-то вломился в церковь и повсюду разбрызгал краску. Ну, как граффити, понимаете? У нас тут не самый лучший район. Кое-какие банды вокруг никого не уважают. Даже Господа нашего Иисуса Христа.

— У вас и раньше были проблемы с бандами? — спросил Хантер, пока Гарсия обыскивал кухню.

— Забавная вещь, сэр. У нас никогда не было с ними никаких неприятностей. Все любили отца Фабиана.

— А как насчет взломов? В церковь или в один из этих домов кто-то залезал?

— Нет, сэр. Никогда. Ведь у нас нет ничего ценного.

Хантер кивнул:

— Итак, что же случилось дальше?

— Я не знал, что делать. Понимал, что у меня никак не получится убрать церковь и подготовить ее к мессе в половине седьмого. А когда я перешел на другую сторону алтаря и увидел на полу рядом с исповедальней… Я запаниковал. Я подумал, что это дьявол.

— Дьявол? — вскинул брови Хантер.

Хермано снова заплакал.

— Человек с собачьей головой, весь залитый кровью. Он выглядел как дьявол. Но это был отец Фабиан.

— Как ты смог это определить? — спросил Гарсия.

— По кольцу.

— Какому кольцу?

— На левой руке у него было большое золотое кольцо с изображением святого Георгия, убивающего дракона, — сказал Хантер, поднимая руку и показывая палец.

Гарсия закусил нижнюю губу, слегка огорченный тем, что, будучи в церкви, он не заметил этого кольца.

— Именно так, сэр, — убежденно сказал Хермано. — Отец Фабиан никогда не снимал его. Он мне рассказывал, что оно — подарок от его бабушки. Когда я увидел кольцо, то понял, что это он. Отец Фабиан. — Хермано закрыл лицо руками и разрыдался. Он так отчаянно всхлипывал, что каждые несколько секунд его сотрясали судороги.

Молчание — лучший спутник скорби. Хантер очень хорошо понимал это. Он слишком часто был рядом с людьми, которые испытывали потрясение, обнаружив мертвое тело. И слова, даже самые успокаивающие, редко что-то меняют. Он дал юному алтарнику еще одну бумажную салфетку и подождал, пока он осушит слезы. Когда Хермано повернулся к нему, Хантер увидел, что у него багрово-красные глаза.

— Я не могу понять, сэр. Кто мог так поступить с отцом Фабианом? Он не обидел ни одну живую душу. Он всегда был готов помогать. Не важно кому. Не важно когда. Если кто-то нуждался в нем, он оказывался на месте.

Хантер говорил спокойно и твердо:

— Хермано, ты вроде умный мальчик, и я не собираюсь лгать тебе. Сейчас у нас нет ответов, но обещаю, мы приложим все силы, чтобы найти их. Если ты успокоился, нам надо бы задать тебе еще несколько вопросов.

Хермано высморкался в бумажную салфетку и, нервничая, кивнул.

Хантер извлек из кармана куртки карандаш и маленький черный блокнот.

— Когда ты в последний раз видел отца Фабиана?

— Прошлым вечером, сэр, как раз до начала исповеди.

— В какое время она началась?

— В четверть девятого.

— Так поздно? — вмешался Гарсия.

— Обычно исповедь длится от четырех до пяти дня, — объяснил Хермано. — Но в недели перед Рождеством все сложнее. Приходит слишком много людей, и кроме дневной исподведи примерно за час до закрытия отец Фабиан проводит вторую сессию.

Хантер что-то черкнул в блокноте.

— Оставив церковь, я вернулся в свою комнату, помолился и лег в постель. Встал я вчера в половине пятого.

— После того как лег в постель, ты что-нибудь слышал? — Взгляд Хантера обежал комнату.

— Нет, сэр. Не слышал.

Хантер не был удивлен тем фактом, что Хермано ничего не слышал. Его комната находилась в отдельном маленьком строении на задах церкви. За закрытыми дверями и толстыми стенами — разве что киллер объявил бы о своем нападении через рупор — услышать что-либо было невозможно.

— Насколько я понимаю, комната отца Фабиана как раз под прихожей? — спросил Хантер.

— Да, сэр. — Медленно кивая, Хермано массировал закрытые веки. Несколько новых слез повисло на кончике его красного опухшего носа.

Хантер дал ему несколько секунд, чтобы успокоиться.

— Ты замечал, что в последние несколько дней отец Фабиан, может, как-то изменился? Может, он был возбужденным, нервничал?

Хермано с силой втянул воздух через нос.