На хорошенького ребенка, стоявшего босиком в длинном ночном капотике, с голубой цаплей на руках, невольно можно было залюбоваться, как на картинку.

- Я боюсь ее оставить на свободе ночью; она, пожалуй, убежит, — говорила «леди Джэн», — а ей, верно, пить и есть хочется. Что мне делать?

— А мы вот что сделаем! — придумала Жозен, стараясь тем или другим способом угодить ребенку. — У меня в кухне висит старая клетка нашего попугая, я вам принесу ее.

— Очень вам благодарна, — довольно сухо проговорила девочка. — Когда мама проснется, она вас также поблагодарит.

Жозен быстро все это устроила: притащила клетку, поставила туда блюдечко с рисом и кружку с водой. «Леди Джэн» посадила в клетку птицу, заперла дверцу и, не смея поцеловать мать, чтобы не разбудить ее, осторожно улеглась на краю постели. Утомленная перенесенными впечатлениями, малютка через минуту сладко заснула.

Мадам Жозен более получаса не сходила с своего кресла-качалки, раздумывая, что ожидает ее больную гостью в случае, если болезнь затянется. «Если я оставлю ее у себя и буду за нею ухаживать, — рассуждала она, — то хорошо оплатят мой труд. По-моему, гораздо спокойнее исполнять должность сиделки, чем чистить кружева капризным барыням. Если же бедняжка опасно занемогла, то лучше ее не отправлять в больницу, особенно, если у нее в городе нет ни родных, ни знакомых. Мне кажется, что у нее начинается горячка и что она долго не опомнится. Если она умрет и я не буду знать, кто она, мне ничто не помешает покрыть все расходы ее же собственными деньгами. Вон их сколько в бумажнике! Надо только действовать осторожно. Нельзя обойтись без доктора — тут как раз попадешь под ответственность. Я вот что сделаю: если завтра ей не станет лучше, пошлю за доктором Дебро».

Рассуждая таким образом, Жозен вышла опять на крыльцо, чтобы дождаться там сына. Нехорошие мысли шевелились в голове этой женщины, злое дело замышляла она: обобрать приезжих и на их средства улучшить свое положение. Бумажник, набитый деньгами, серебряные вещи в дорожном мешке пробудили в ней алчность. У нее в жизни была одна цель — деньги. Труд ей был ненавистен; еще ненавистнее было унижаться перед теми, кого она считала ниже себя. Какое счастье было бы сделаться вдруг независимой, ни в чем не нуждаться, иметь в кармане порядочную сумму денег! Раст — молодец: ему стоит только дать немного денег для оборота, и он мгновенно придумает выгодное дело!

В это время из комнаты раздался вдруг болезненный стон. Больная беспокойно зашевелилась на кровати, затем все стихло. У Жозен пробежали мурашки по телу, когда она услыхала эти звуки: ей показалось, что кто-то подслушивает ее мысли. Но через минуту она успокоилась и опять стала рассуждать про себя: «Да полно, нужно ли Раста делать поверенным ее тайных планов? Рассказать ли ему, что она спрятала к себе в шкаф бумажник с деньгами и несколько серебряных вещей?»

Доставая из дорожного мешка ночной капотик девочки, Жозен нашла в боковой сумке железнодорожные билеты в Нью-Йорк, две квитанции на получение багажа и горсть мелочи. Это все можно показать Расту, а о бумажнике лучше помолчать.

В это время на мостовой раздались знакомые шаги ее сына. Эдраст возвращался домой, напевая веселую песню. Мать вскочила с крыльца и заковыляла навстречу сыну, боясь, чтобы он не разбудил спящих. Молодой Жозен был человек высокого роста, плечистый, рыжеволосый, черноглазый, с красноватым лицом и всегда щегольски одетый. Судя по наружности, это был парень умный, ловкий и очень наблюдательный.

Заметив сразу, что мать как-то неестественно торопится, что лицо у нее бледное, встревоженное, он тут же смекнул, что дело неладно: не привык Эдраст, чтобы мать выходила к нему навстречу.

— Матушка! — крикнул он. — Что с тобой?

— Тише, тише, Раст, не кричи! Без тебя у нас в доме случились престранные вещи. Присядь-ка здесь на ступеньку, я тебе расскажу.

И мать вкратце рассказала ему о неожиданном появлении приезжих и о внезапной болезни молодой женщины.

— Они, значит, у нас там спят? — проговорил Эдраст, указывая толстым пальцем на дверь, ведущую в комнаты. — Славное дело, нечего сказать! Навязала себе на плечи больную, да еще с ребенком!

— Что же мне было делать? — возразила мадам Жозен. — Не вытолкать же на улицу умирающую женщину, да еще ночью!

— Да какова же она из себя-то? Может, нищая-побирушка? Есть ли с нею багаж? Видела ли ты у нее деньги? — с любопытством расспрашивал сын.

— О, Раст, Раст! Не обыскивала же я ее корзины! Она и девочка прилично одеты, на матери дорогие часы с цепочкой, а когда я осмотрела мешок, то обнаружила там много серебряных вещей.

— Какое счастье! — радостно воскликнул Эдраст. — Так она, значит, богачка и завтра, когда будет уезжать, отвалит тебе пятерку долларов?

— Не думаю, чтобы она была в состоянии завтра выехать; она долго пролежит у нас. Если ей не станет лучше завтра утром, так поезжай на ту сторону и привези доктора Дебро.

— Это зачем? Ты не можешь держать больную у себя в доме, ты должна отправить ее в больницу. Ведь ты даже имени ее не знаешь, не знаешь, откуда она приехала и куда едет. Ну а если она умрет на твоих руках, что ты тогда скажешь?

— Если я буду ее лечить и она умрет, вина будет не моя, — сказала мадам Жозен. — Тогда я буду иметь право за свои хлопоты и труды воспользоваться ее имуществом.

— Да хватит ли имущества-то, чтобы расплатиться с тобою? — спросил сын и при этом тихо засвистал. — Эх, маменька, тонкая ты у меня штука! Вижу тебя насквозь!

— Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? — воскликнула с искренним негодованием мадам Жозен. — Очень понятно: если я ухаживаю за больной, уступаю ей мою кровать, то я вправе ожидать, что мне за это заплатят. Отправить же ее в больницу — у меня не хватает духу. Имени ее я не знаю, фамилии тех знакомых, у которых она хотела остановиться, мне неизвестны, — что же мне остается делать?

— Делай то, что ты задумала, маменька… Да, жаль, очень жаль молодую женщину! — заключил он, посмеиваясь.

Мать ничего не ответила на слова сына и несколько минут сидела в раздумье.

— А не принес ли ты немного денег? — спросила она вдруг, обращаясь к Эдрасту. — Ужинать мне нечего, а я собираюсь всю ночь просидеть у постели больной. Не сбегаешь ли ты в лавку купить мне хлеба и сыра?

— Ты спрашиваешь, есть ли у меня деньги? Погляди! — Повеса вытащил из