поможем! О бездействии не может быть и речи. Убийство африканского студента ляжет на нас несмываемым пятном. Дойдет до ЦК партии, до Международного отдела – жди комиссию с проверкой! Комиссии, как известно, приезжают с одной целью – выявить недостатки и наказать виновных. За Кишиневского, товарищ генерал, не беспокойтесь. Я поговорю с ним. Но есть один вопрос, который нам необходимо обсудить. Представим, чисто гипотетически, что убийство студента – это дело рук Сассу-Нгессо. Напрямую по конкуренту он ударить не может, вот и решил выбить у Пуантье почву из-под ног через убийство сына. Как вам такой вариант? Приехали наемники из Конго и ликвидировали Пуантье-младшего.

– Кого в СССР пошлет Сассу-Нгессо? Негров, что ли?

– Не надо утрировать! Что, в Конго европейцев не осталось?

– Республика Конго – франкоязычная страна, – напомнил генерал.

– Что вы мне постоянно какие-то препоны ставите? – возмутился Мерзликин. – То негры, то французы. Предположим, Сассу-Нгессо обратился с деликатной просьбой к руководству Ливии или Алжира. В Москве полно студентов из арабских стран. Прогуляют пару дней, никто не заметит. Как вам такой вариант? Что мы будем делать при самом неблагоприятном развитии событий?

– На случай разоблачения неверно поставленного диагноза у нас есть запасной план. В первом варианте студент умер от инфаркта. Во втором варианте мы с целью разоблачения преступников умышленно сфальсифицировали диагноз. По моему указанию начальник Центрального РОВД Шаргунов заведет дело оперативной разработки, одним из пунктов в котором как раз и будет обнародование фальшивого диагноза. То есть заключений судебно-медицинской экспертизы будет два: в одном смерть Пуантье наступила по естественным причинам, во втором – от удара электротоком. Второй вариант предусматривает убийство по бытовым мотивам. Любые попытки придать этому делу политическую окраску натолкнутся на куклу вуду. Согласитесь, не могут марксисты проводить межфракционные разборки с помощью колдовства и магии.

– Генерал! – От возмущения Мерзликин пропустил обращение «товарищ». – Выбирайте выражения! Что значит «разборки»? Что за подзаборный жаргон? Марксисты по определению не могут «проводить разборки». Между партийными фракциями может быть дискуссия, внутрипартийная борьба, неправильное понимание основ марксизма, но ни в коем случае не «разборки»! Куда ваш начальник политотдела смотрит? Пригласите его ко мне, я объясню ему разницу между яблоком и червяком в яблоке.

– Прошу прощения. Это я оговорился, а начальник политотдела…

– Политотдел – это орган партии! – жестко прервал генерала Мерзликин. – Нечего выгораживать бездельников в полковничьих погонах.

– Товарищ Мерзликин, я…

– Вы о чем-то решили со мной поспорить? – угрожающим тоном спросил коммунист № 2 в области. – Работайте, товарищ генерал, и в партийные дела не вмешивайтесь. О Кишиневском не беспокойтесь. Я сегодня же переговорю с ним. Если не поймет, заупрямится, то положит партбилет на стол и пойдет искать новую работу. На его место много желающих.

Генерал Безруков вышел из обкома, постоял минуту на крыльце, посмотрел, как сквозь тучи в мартовском небе пробивается солнце.

«Прошла зима, настанет лето – спасибо партии за это! Шаг влево, шаг вправо – конвой стреляет без предупреждения. Политотдел – это орган партии. Только партия знает, что правильно, а что ложно. Конголезские марксисты могут расстреливать соратников по партии, а «разборки проводить» никогда не станут. «Разборки» – это не марксистский метод. Маркс на подзаборном жаргоне не выражался. Ему некогда было. Он о счастье человечества мечтал».

Приехав в управление, генерал позвонил Шаргунову: «Действуй!»

Вечером Шаргунов приехал в морг. Поклевский, как и начальник РОВД, дома еще не был.

– Мастерски вы руки Кишиневскому выкрутили! – вместо приветствия сказал Самуил. – Все это здорово, идея с оперативной игрой оригинальна и правдоподобна, но есть подводные камни, которые могут обрушить всю конструкцию. Итак, как я понял, у нас будет два заключения судебно-медицинской экспертизы. Первым вступает в действие инфаркт.

– Самуил! – с места завелся Шаргунов. – Мы с тобой не первый год друг друга знаем, и я не буду темнить, недоговаривать. Я расскажу тебе то, о чем не стал говорить Безруков в обкоме партии. Если вариант с инфарктом прокатит, то он устроит всех: и здесь, и в Москве. В противном случае я должен немедленно назвать подозреваемого в убийстве. Немедленно! Понимаешь? Я должен сейчас, сию секунду, знать, кто убил Пуантье. Я этого не знаю и не представляю, с какого конца заходить. Для раскрытия убийства нужно поработать с иностранными студентами, с соседями Пуантье по общежитию, с его одногруппниками, а этого делать нельзя. Обком запретил задавать иностранным студентам вопросы, которые могут задеть их национальные или расовые чувства. Мало того! Если мы не можем официально объявить, что Пуантье убили, то и спрашивать-то нам иностранцев не о чем. Любой вопрос вызовет подозрения: «Если он сам умер, то какая разница, были у него враги или нет?» Понимаешь, в чем суть? Второе заключение экспертизы мы пустим в ход только в самом крайнем случае, когда нас к стенке припрут. До того момента мы даже дела уголовного возбуждать не будем. Если с этим студентом связаны какие-то политические игры в Конго, то на фига нам-то эта политика? Мы-то здесь при чем? Самый верный путь – спустить его смерть на тормозах. С убийцей потом разберемся. Найдем ключик, как нам к иностранцам подобраться, и поймем, кому его смерть была выгодна.

– Даже я, еврей, знаю, что торопливость – это грех. Я же не спрашивал, зачем такая сложная комбинация с двумя заключениями экспертизы. Я совсем о другом хотел поговорить. Представьте, тело студента прибыло на родину. Его папаша говорит: «Проверьте, на месте сердце или нет». Может такое быть? Может! Мы же не знаем африканских обычаев. Далее. Его отец может засомневаться в диагнозе и прикажет местным патологоанатомам проверить, был у сына инфаркт или нет. Любой судебно-медицинский эксперт, едва взглянув на сердце, скажет: «Нас обманули! Жан-Пьер умер от удара электрическим током». Все! Финита ля комедия. Сушите весла, заполучайте международный скандал. Чтобы этого не произошло, нам надо подменить сердце, вот о чем я хотел поговорить.

– Они не заметят подмены? – засомневался Шаргунов.

– И у чернокожих, и у европейцев кровь одинакового цвета – красная. Сердце европейца ничем не отличается от сердца африканца. Что касается возрастных изменений, то пока тело дойдет до Африки, пока то да се… Короче! Мне нужно сердце человека, умершего от инфаркта. Чем моложе будет этот человек, тем лучше.

В тот же день Шаргунов поговорил с генералом. Безруков незамедлительно дал указание начальникам органам внутренних дел области лично отслеживать в территориальных больницах все случаи смерти от болезней сердца.

За покойником ехать далеко не пришлось. Дело случая, везение, удача. 17 марта в областной больнице от инфаркта скоропостижно скончался сорокапятилетний мужчина. Его тело по указанию Кишиневского было доставлено для исследования в областное бюро судебно-медицинских экспертиз. Поклевский собственноручно произвел вскрытие. Сердце русского мужика он вложил в грудную клетку африканца, а сердце Пуантье отправил в холодильник – дожидаться лучших времен. Родственникам сибиряка выдали тело не в полной комплектации, но они этого не заметили.

Пока в Сибири кипела работа, в Москве шла бюрократическая переписка. Международный отдел МВД СССР по согласованию с Министерством здравоохранения СССР проинформировал Министерство иностранных дел СССР, что 13 марта 1983 года в Сибири скоропостижно скончался от инфаркта миокарда двадцативосьмилетний Жан-Пьер Пуантье, гражданин Республики Конго, обучавшийся по разнарядке Министерства среднего и высшего образования СССР в пищевом техникуме на бухгалтера. Да-да! Этот почти двухметровый громила должен был вернуться на родину бухгалтером, а не дипломированным бригадиром портовых грузчиков.

МИД СССР проинформировал о случившемся консульство Конго: «С глубоким прискорбием сообщаем…» Консул Республики Конго переправил информацию в МИД Конго. Министр иностранных дел Конго сообщил о гибели сына второму секретарю браззавильской городской партийной организации Франсуа Пуантье. Отец пожелал похоронить сына на родине. Бюрократический механизм завертелся в обратную сторону.

В тот день, когда в консульстве Конго переводили на русский язык просьбу о доставке тела в Африку, Поклевский вложил в грудь африканца новое сердце. Еще через пять дней тело Жан-Пьера Пуантье достали из холодильника в морге, запаяли в цинковый гроб и отправили в почтово-багажном вагоне в Москву. Так как прямого авиасообщения между столицей