— Вампир! Тут вампир… На нас напал вампир, кто-нибудь позвоните в Бюро, кто-нибудь позвоните…

Ваня достаёт ламинированную карточку с логотипом Бюро по связям между Людьми и Вампирами, которая даёт ей дипломатическую неприкосновенность на территории людей. Но смотреть на неё некому: в офисе началась паника, большинство коллег кричат и уже спускаются по аварийной лестнице. Люди топчут друг друга, пытаясь добраться до ближайшего выхода. Я вижу, как Уокер выскакивает из туалета с клочком туалетной бумаги, свисающим с его брюк, и чувствую, как опускаются мои плечи.

— Мне нравилась эта работа, — говорю я Ване, беря в руки обрамлённый полароид с изображением меня и Серены и покорно запихивая его в сумку. — Она была лёгкой. Они купились на мою отмазку о нарушении суточного ритма и разрешили мне приходить по ночам.

— Мои извинения, — говорит она. Без тени сожаления в голосе. — Пойдём со мной.

Мне следует послать её куда подальше, и я это сделаю. Пока же я поддаюсь любопытству и следую за ней, поправляя по пути несчастный фикус Бенджамина.

Логово по-прежнему остаётся самым высоким зданием на севере города, и, возможно, самым примечательным: кроваво-красный постамент, уходящий под землю на сотни футов, укрытый зеркальным небоскрёбом, который оживает на закате и засыпает в предрассветные часы.

Однажды я привела сюда Серену, когда она попросила показать ей сердце территории вампиров, и она уставилась разинутым ртом, поражённая плавными линиями и ультрасовременным дизайном. Она ожидала канделябры, тяжёлые бархатных портьеры, заслоняющие смертоносное солнце, и трупы наших врагов, свисавших с потолка, из вен которых высосана кровь до последней капли.

Картины летучих мышей в честь наших крылатых предков — рукокрылых. Гробы, ну просто потому что.

— Мило. Просто я думала, будет больше… металла? — задумчиво произнесла она, ничуть не испугавшись того, что она единственный человек в лифте, полном вампиров. Это воспоминание заставляет меня улыбнуться даже спустя годы.

Гибкие пространства, автоматизированные системы, интегрированные инструменты — вот что представляет из себя Логово. Не только коронная жемчужина нашей территории, но и центр нашего сообщества. Место для магазинов, офисов и поручений, где любой из нас может легко получить всё, что ему нужно, от неотложной медицинской помощи до разрешения на использование земли и пяти литров крови первой положительной. А на самых верхних этажах, строители выделили место для частных помещений, некоторые из которых были куплены самыми влиятельными семьями нашего общества.

В основном моей семьёй.

— Следуй за мной, — говорит Ваня, когда двери со свистом открываются, и я повинуюсь, в сопровождении двух охранников Совета в форме, которые определённо здесь не для моей защиты. Немного обидно, что со мной обращаются как с чужачкой в том месте, где я родилась, особенно когда мы идём вдоль стены, увешанной портретами моих предков. Они меняются с течением веков, от масляных и акриловых красок, до фотографий, от серых до кодахромовых и цифровых. Неизменными остаётся выражение их лиц: отстранённые, высокомерные и, честно говоря, несчастные. Власть — нездоровая штука.

Единственный Ларк, которого я узнаю по личному опыту, это тот, что ближе всего к кабинету отца. Мой дедушка уже был стар и немного тронутый слабоумием, когда родились мы с Оуэном, а моё самое яркое воспоминание о нём — это тот раз, когда я проснулась посреди ночи и обнаружила его в своей спальне, указывающего на меня дрожащими руками и кричащего на Языке, что-то о том, что мне суждена ужасная смерть.

Справедливости ради он не ошибался.

— Сюда, — говорит Ваня, тихо постучав в дверь. — Советник ждёт тебя.

Я изучаю её лицо. Вампиры не бессмертны: мы стареем, как и любой другой вид, но… чёрт. Кажется, она ни на день не постарела с тех пор, как сопровождала меня на церемонию обмена Залогом. Семнадцать лет назад.

— Тебе что-то нужно?

— Нет, — я поворачиваюсь и тянусь к дверной ручке. Колеблюсь. — Он болен?

Ваню, похоже, это позабавило.

— Ты думаешь, он позвал бы тебя сюда из-за этого?

Я пожимаю плечами. Не могу придумать ни одной другой причины, по которой он захотел бы меня видеть.

— Для чего? Чтобы посочувствовать? Или найти утешение в любви своей дочери? Ты слишком долго находилась среди людей.

— Я думала больше о том, что ему нужна почка.

— Мы — вампиры, Мизери. Мы действуем ради блага большинства, или никак.

Она исчезает, прежде чем я успеваю закатить глаза или выдать ей то «пошла ты», которое собиралась сказать. Я вздыхаю, бросаю взгляд на охранников с каменными лицами, которых она оставила позади, а затем захожу в кабинет отца.

Первое, что я замечаю, — это две стены из окон, именно этого и добивался отец. Каждый человек, с которым я общалась, считает, что вампиры ненавидят свет и наслаждаются темнотой, но они сильно ошибаются. Солнце может быть для нас запретным, всегда токсичным и смертельным в больших количествах, но именно поэтому мы так его жаждем. Окна — это роскошь, потому что их нужно покрывать невероятно дорогими материалами, которые фильтруют всё, что может нам навредить. А окна такого размера — самые вычурные символы статуса, демонстрирующие династическую власть и неприличное богатство. А за ними…

Река, разделяющая город на Север и Юг — на нас и на них. Всего несколько сотен метров отделяли Логово от территории оборотней, но берег реки усеян наблюдательными вышками, контрольно-пропускными пунктами и сторожевыми постами, находящимися под строгим круглосуточным наблюдением. Существует только один мост, но доступ к нему строго контролируется с обеих сторон, и, насколько я знаю, ни одно транспортное средство не пересекало его задолго до моего рождения. За ним расположено несколько охранных зон оборотней и густая зелень дубового леса, который тянется на юг на многие мили.

Я всегда считала разумным то, что они не строят гражданские поселения рядом с одной из самых кровопролитных границ на Юго-Западе. Когда мы с Оуэном были детьми, до того как меня отослали, отец застал нас размышляющими о том, почему штаб-квартира вампиров расположена так близко к нашим самым смертоносным врагам. «Чтобы помнить, — объяснил он. — И чтобы напоминать».

Не знаю. Даже спустя двадцать лет мне это всё равно кажется довольно паршивым решением.

— Мизери, — отец