Он договорился с одним местным жителем — слепцом, — что тот будет охранять вход в его дом. При виде Уилла черный мастифф Зебедайя отделился от тени и ткнулся своей большой головой в ребра девушки.

— У вас есть пони? — тонким голосом спросила та.

— Елена, познакомьтесь с Аргусом, собакой местного слепца.

— Собакой?

— Это мастифф. Дайте ему обнюхать себя. Когда вы в следующий раз придете ко мне, он вас узнает.

Уилл отпер потайную дверь и провел Елену наверх, в самую дальнюю комнату его соединенных друг с другом апартаментов. Он усадил ее на старинное, обитое гобеленом кресло у огня и снял с глаз повязку.

Комната была совершенно в таком же состоянии, в каком он ее оставил. Уилл пошевелил угли, чтобы разгорелся огонь, на углях стояли кувшины с водой. Рядом со скамьей, на которой были стопкой сложены надушенные полотенца, стояла большая медная ванна. Он зажег свечи в ветвистом подсвечнике, стоявшем на столике у кровати.

— Мы по-прежнему в Лондоне? — спросила она, глядя на кровать.

— В самых его недрах. В данный момент вы здесь в безопасности. — Он повесил котелок на крючок, чтобы заварить чай. Девушку нужно согреть и как-то ослабить действие наркотика. Уилл взялся за подлокотники кресла и наклонился над ней. — Что вы пили в борделе?

— Шоколад.

— Дыхните на меня.

— Что?

− Дайте мне ощутить, чем от вас пахнет.

Она вжалась в спинку кресла.

− Вы шутите.

— Вовсе нет. Я смогу определить, чем вас опоили.

— А-а. — Она больше не старалась отодвинуться от него. Мгновение спустя она открыла рот и выдохнула воздух.

Он чуть не застонал, ощутив ее теплое сладкое дыхание.

— Опиум и satirio.

— Что это такое?

— Дикая орхидея, чтобы сделать вас в высшей степени восприимчивой к вниманию мужчин. Выпейте чаю, сколько сможете. И поешьте. У кровати вы найдете сыр и хлеб.

Она снова бросила взгляд на кровать.

— Вы что же, султан?

Он рассмеялся, положив заварку в чайник.

— Никакой я не султан. — Потом встал на колени и, взяв ее руки в свои, слегка потер их. — Насколько я понимаю, в ваши планы не входило становиться призом на аукционе.

— Конечно, нет.

Он рассмеялся, заметив по ее карим глазам, что она все поняла и оскорблена.

— Что же пошло не так?

— Гай Лири. Он не был… Я не думала, что придется иметь дело с ним.

— Каким бы ни было ваше дело, пошлите лучше туда мужчину.

— Я не могу. — Лицо у нее было серьезное. — Мне придется туда вернуться.

Он поднял ее на ноги и подвел к зеркалу, стоявшему у огромной кровати.

— В таком случае я полагаю, что прежде чем вы попытаетесь пройти незамеченной по лондонским улицам, вам следует переодеться и смыть с грудей румяна.

Их глаза встретились в зеркале, у нее они были потрясенные и широко раскрытые, у него — откровенно голодные, от виконта и следа не осталось. Он стянул с ее запястий веревки, швырнул ей полотенце и отвернулся.

Только что он был здесь — и вот его нет. Елена так и стояла, глядя в колеблющееся отражение в зеркале — отражение, которое, конечно же, не было ни дочерью ее отца, ни спасительницей ее матери, ни ею самой. Это отражение сбивало ее с толку. Бессчетное количество раз глядя в зеркало перед тем, как выйти из дома, она бездумно восторгалась своим видом, исполненным спокойного достоинства. Но она никогда не видела этой женщины, никогда даже не могла себе ее представить.

Мокрое платье облепило ее, как драпировка на гипсовой статуе. Корсета на Елене не было, только тонкая сорочка, ничего не скрывавшая. Щеки горели. Над округлой выпуклостью живота выступали соски, рдевшие, точно вишни.

На оцепеневшей руке висело полотенце. В голове раздавался низкий голос отца: «Слабость имя тебе, о, женщина». То была его самая любимая шекспировская строчка. Елена ненавидела Шекспира за то, что он написал это.

Она швырнула полотенце в зеркало. Зеркало вздрогнуло, изображение исказилось. Груди от этого движения тоже вздрогнули, это странное ощущение связало ее с женщиной в зеркале — женщиной, которой она не была. Женщина в зеркале не могла ничего сделать, не могла никуда пойти. Безумец это понимал. Он просто ушел, не сделав никаких попыток удержать ее. Ему не было нужды удерживать. Один взгляд в зеркало смог остановить ее.

«Я не ты», — сказала она женщине в зеркале. Елена отвернулась от отражения и схватила со скамьи другое полотенце. Безумец ушел, но она не знала, надолго ли. Она стянула платье с плеч и потерла груди полотенцем.

Полотенце было грубоватым, оно немного царапало кожу, и от этого по животу пробежало какое-то непонятное ощущение. Она принялась тереть сильнее. На полотенце появились красные полоски, но вишневый оттенок на грудях так и остался.

Она остановилась, отрывисто вздохнула и снова окинула взглядом комнату. В этих старинных апартаментах в прежние времена была спальня джентльмена, в которой аристократ в дезабилье принимал своих гостей в фижмах и напудренных париках, в бархатных камзолах и башмаках с пряжками.

Здесь должно быть что-нибудь такое, что поможет ей вернуть свою внешность. Она отыскала взглядом кусок мыла в тарелочке на ванне. Схватила его. Он привычно пахнул лавандой, как то мыло, которое каждое лето варили они с матерью. Она подошла к камину и опустила душистое мыло в ведро с водой, стоявшее у самых углей. Холодной коже вода показалась даже горячей. Елена намылила груди и втянула в себя воздух, ощутив прикосновение своих скользких рук. Преодолев новый прилив ощущений, она терлась до тех пор, пока не стерла полотенцем почти все румяна. Груди жгло, и хотя они и оставались розоватыми, но были уже не такими яркими. Платье у нее промокло насквозь, и толку от него не было никакого.

Она пошатнулась, почувствовал приступ головокружения. Куда делась ее одежда — сорочка, корсет, панталоны, чулки и подвязки, нижние юбки и кружевной платок? Для осуществления своего плана она выбрала простое коричневое платье. В нем она ощущала себя собой — скромной, уравновешенной женщиной из хорошей обеспеченной семьи, такой женщине никакой мужчина никогда не нанесет оскорбления. У нее оставалось смутное воспоминание о трех горничных, раздевающих ее, словно она была куклой.

Голова кружилась, нетвердой походкой Елена прошла по комнате и открыла большой платяной шкаф. В нем она обнаружила предметы мужского туалета. Рубашки, жилеты и сюртуки были аккуратно развешены, тонкие шейные платки отглажены — хоть сейчас надевай, внизу выстроились в ряд башмаки и сапоги. Она открыла ящики и нашла там сложенное белье и чулки.

Елена немного постояла, тупо глядя на эту одежду, словно не понимала, зачем она здесь. Потом взяла шейный платок — кусок батиста в виде треугольника — и крепко обмотала им груди, так что они стали совсем плоскими. Она сразу же почувствовала себя самой собой, обычной и сдержанной. Расчесала пальцами волосы и завязала их узлом.