Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кл.-А. – Сим его светлость курфюрст Кельнский, Климент-Август, герцог верхней и нижней Баварии и пр., и пр., наш всемилостивейший государь, на всеподданнейшую просьбу Людвига ван Бетховена, такового милостиво объявил и принял своим придворным музыкантом, а также назначил ему четыреста рейнских гульденов ежегодного жалованья, в чем выдается ему сей указ за высочайшей подписью и с приложением печати тайной (собственной) канцелярии; сим же предписывается советнику Ризаку упомянутые 400 гульденов выплачивать ему, Бетховену, с начала сего года по четвертям года и надлежащим порядком вносить в бюджет.
Март 1733 г.
Спустя 13 лет появляется новый декрет о прибавке дополнительных ста талеров:
Так как его светлость курфюрст Кельнский, Климент-Август, герцог верхней и нижней Баварии, наш милостивейший государь, изволил прибавить своему камер-музыканту ван Бетховену, сверх получаемого им жалованья, ежегодно еще сто имперских талеров, каковые остались свободными за недавно последовавшей смертью мастера музыкальных инструментов Иосифа Кайзера, то сим доводится до сведения придворного камер-советника и казначея Ризака и всемилостивейше повелевается уплачивать ему, ван Бетховену, также упомянутые сто талеров под расписку по четвертям года, начиная с нижеуказанного числа; сумму эту надлежащим порядком вносить в отчет. В удостоверение чего и т. д.
Поппельсдорф, 22 августа 1746 года.
С годами росло благосостояние деятельного антверпенца, а вместе с тем росло стремление к богатству, к наживе, побудившее придворного капельмейстера заняться виноторговлей; жена Людвига-деда слишком пристрастилась к напиткам своего погреба и умерла от пьянства 30 сентября 1775 года. Этот порок унаследовал от матери третий сын (первые двое умерли еще в колыбели) Иоганн, отец знаменитого симфониста, родившийся в 1740 г., не одаренный ни способностями, ни трудолюбием Людвига-деда и всю жизнь проведший в нужде.
В начале 1761 года князь-электор Климент-Август отправился гостить к своему коллеге архиепископу в Трир (на Мозеле). Любезный хозяин, зная вкусы своего гостя, развлекал его музыкой и танцами, концерты сменялись балами, поездки на охоту – роскошными обедами, и престарелый прелах, в бесконечном вальсе с сестрой хозяина, баронессой фон-бальдендорф, не заметил, как смерть подкралась к нему, чтобы 6 февраля очистить трон курфюрста Кельнского для Максимилиана-Фридриха, также любителя танцев и музыки, но получившего от предшественника в наследство не золотые слитки и полные погреба, а бесчисленные долги прелата-композитора. Только благодаря удачному выбору первого министра новый архиепископ поддержал славу своего двора; барон Гаспар-Антон фон Бельдербуш, забрав в руки управление всеми владениями и делами курфюрста, сначала распустил многих артистов, сократил число концертов и разных празднеств, разогнал лишних поваров и слуг, оставив лишь самое необходимое для жизни курфюрста Кельнского. Толпа, привыкшая к роскошным фестивалям, негодовала и со злорадством повторяла:
«При Клименте наряды были светлы,
Что день, то праздник был для нас;
Но мрачными всех сделал Фридрих-Макс,
И с голоду искать все стали петли».
Однако первый министр не унывал и, уплатив всем кредиторам, восстановил плотность кошелька и амбаров электора.
Характер этого человека совмещал в себе дерзкую решительность Ришелье, деспотизм Мазарини, не останавливающегося ни перед каким насилием, жадность к деньгам и жестокость; свой собственный кошелек был при этом главной целью деятельности. Когда был возбужден вопрос относительно предварительного выбора преемника Максимилиану-Фридриху, то Бельдербуш запел с некоторыми вариациями те же песни, что и при назначении своего патрона курфюрстом. Прусский король, император австрийский, влиятельные сановники и придворные партии наметили каждый своего кандидата, а Бельдербуш, якобы желая угодить каждому и пользуясь своим положением проницательного дипломата, успел от всех получить более или менее значительные взятки, не брезгуя, конечно, подкупом самих кандидатов. По смерти Максимилиана-Фридриха было произнесено немало глубоко прочувствованных надгробных речей, проповедей, немало появилось письменных и печатных панегириков, в том числе один в 14 страниц, где покойный курфюрст, правление которого было исполнено «кротости, справедливости и заботливости», назван не только благодетелем страны, но даже всего мира. Впоследствии истинное положение дела, конечно, обнаружило всю ложь дифирамбов, воспетых современниками; оказалось, что благодетель довел страну до ужасного упадка, что при нем допускались вопиющие злоупотребления, интриги и вымогательства, что суд руководствовался не законами, а размером взяток, что произвол и насилие не имели пределов; после временного сокращения придворных штатов они были восстановлены еще с большей роскошью; двор состоял из ста камергеров, нескольких сот молодых праздных дворян, ежедневно веселившихся за счет угнетенного народа, более 200 аббатов, помогавших дворянским недорослям развращать население; множество иностранцев, останавливавшихся во дворце, как в гостинице, разделяли времяпрепровождение паразитов богатого правителя; тратились громадные суммы на представительство, а празднование высокоторжественных дней обставлялось такой роскошью, какой не видели даже старые холопы покойного курфюрста Климента-Августа; например, 13 мая 1767 года, в день рождения архиепископа, празднество состояло из следующих номеров:
1) рано утром три пушечных выстрела с крепостных валов;
2) двор и публика милостивейше допущены к целованию руки его светлости;
3) торжественное богослужение с пушечными залпами;
4) большой обед, на котором присутствовали гости, два папских нунция, иностранные министры (послы) и дворянство; обед сопровождался прелестной застольной музыкой;
5) после обеда многочисленный раут;
6) «серенада, написанная специально к высочайшему радостному дню», и комическая опера в придворном театре, исполненная с большим успехом;
7) ужин на 130 кувертов;
8) маскарадный бал до 5 часов утра.
В такие праздники Бонн принимал, конечно, необычный вид; на всем лежала печать торжественности; ранги и чины, сословия и монашеские ордена выделялись рельефнее. Колокола звонили на башнях замка и церквей, из окрестных деревень являлись к заутрене крестьянки, навьюченные множеством ярких материй, дворяне важно выступали в длинных кафтанах, широких жилетах и коротких панталонах; все это было из шелка, бархата и атласа ярких цветов, вокруг шеи белел широкий воротник, на руках такие же манжеты, у колен и на башмаках блестели золотые пряжки, шляпы, с поднятыми краями, кокетливо покоились на высоких завитых и напудренных париках; шпага на боку или трость с золотым набалдашником составляли такую же необходимую принадлежность парадного туалета, как красный плащ в скверную погоду; дамы, в длинных и туго затянутых корсетах, в широко развевающихся платьях и высоких прическах, осторожно ступали на высоких каблуках, руки их почти до плеч были обтянуты в шелковые перчатки; здесь выезжала рота придворной стражи, там скромно пестрели наряды монашеских орденов, колокольный звон чередовался