– Это интересно, – проговорила Софи, – почему ты не показала ее мне?

– Ты не слишком любишь читать, – ответила Лалита, – и к тому же я… боялась… расстроить тебя!

– Расстроить меня? Что же там говорится?

– Там прослеживается происхождение рода Ротвинов от его основателя, сэра Хенджиста Ротвина, авантюриста и пирата… Он был очень… богатый человек и очень… жестокий. Как сказано в этой книге, Ротвины унаследовали буйный нрав их предка. Имя лорда Ротвина – Иниго – означает «пламенный».

– Хорошо, что я избавилась от подобного джентльмена! – сухо заметила Софи.

– Существует четверостишие о сэре Хенджисте, написанное в 1540 году, – неохотно продолжала Лалита. Слабым, дрожащим голосом она прочла:

Софи засмеялась.

– Не воображай, что я испугаюсь подобного вздора!

Подъезжая к церкви, Лалита чувствовала себя ужасно.

Бренди лишь ненадолго привел ее в чувство, но теперь на нее навалилась какая-то противоестественная усталость, а окровавленная спина невыносимо болела.

Хорошо еще, что Софи не дала мачехе избить ее до потери сознания, как это уже не раз случалось раньше.

Всего лишь на прошлой неделе леди Стадли, в очередной раз разозлившись на нее, пришла в спальню Лалиты, когда девушка уже собиралась лечь спать. В тот раз она била ее, пока Лалита не свалилась без сознания на пол, где пролежала несколько часов.

В конце концов, собрав остаток сил, она доползла до кровати, но до самого утра не могла унять дрожь и уснуть.

Она ясно сознавала, что слабеет, что болезнь, которую она перенесла после Рождества, подорвала ее последние силы. Порой она молила Небеса послать ей смерть, но потом вспоминала мать и запрещала себе подобное малодушие.

Ее мать – маленькая, нежная и хрупкая – всегда восхищалась смелыми людьми.

– В жизни всем нам приходится порой совершать смелые поступки, – сказала она Лалите однажды, – но самое трудное – это то, что требует не столько физической смелости, сколько духовной. – Позволить леди Стадли убить себя представлялось Лалите трусливым бегством из невыносимого ада, в котором она оказалась после смерти отца.

Счастливые годы ее детства неизменно были наполнены светом. Хотя ее мать не обладала крепким здоровьем, хотя в доме не всегда было достаточно денег, они ни на что не променяли бы невыразимую радость их совместной жизни.

Ее отца – большого, добродушного, милого человека – любили и уважали все, кто работал и жил в его поместье.

Став старше, Лалита поняла, что именно доброта и мешает ее отцу преуспеть в жизни. Он никогда не мог заставить себя повысить арендную плату фермерам или выселить сильно задолжавшего арендатора. Поэтому семье часто не хватало денег для ремонта и обновления сельскохозяйственного инвентаря и даже для семейных нужд. Но его жена никогда не роптала.

– Мне так повезло, – часто говорила она Лалите. – Муж и дочь – для меня самые замечательные люди на свете!

Их дом, в котором жили уже пять поколений семьи Стадли, находился в отдаленной части графства. Земля здесь была превосходная, но соседей у них было мало, и приемы устраивались редко.

– Когда ты вырастешь, ты поедешь в Лондон и будешь наслаждаться балами и приемами, как я, когда была молоденькой девушкой, – говорила Лалите мать.

– Я абсолютно счастлива и здесь, с тобой и с папой, – обычно отвечала Лалита.

– Все матери хотят, чтобы их дочери пользовались успехом в свете, – задумчиво проговорила мать, – но я после своего первого лондонского сезона вернулась, чтобы выйти замуж за того, кого знала с раннего детства. – Она улыбнулась и добавила: – Именно в Лондоне я убедилась, что твой отец – единственный человек, которого я люблю и с кем хочу прожить всю жизнь.

– Тебе повезло, мама, – ответила Лалита. – Имение твоего отца находилось неподалеку от папиного, так что жених был у тебя почти на пороге. Но здесь никого для меня нет.

– Поэтому, Лалита, мы и должны экономить каждый пенни, чтобы, когда тебе исполнится семнадцать с половиной, ты смогла бы покорить своей красотой лондонский свет.

– Я никогда не буду так красива, как ты, мама. Папа говорит, что никогда не встречал никого прекраснее тебя.

– Если, вернувшись из Лондона, ты будешь думать так же, я, может, и поверю, – засмеялась мать.

Но Лалите не суждено было пережить волнения своего первого лондонского сезона.

Холодной зимой ее мать скоропостижно скончалась. И для Лалиты, и для ее отца это была беда, столь же огромная, сколь и неожиданная. В нее трудно было поверить. Осталась только могила на кладбище. Дом опустел.

– Я даже не знал, что она была больна, – твердил отец.

После смерти жены он изменился, превратился в человека угрюмого и грубого, пил иногда ночи напролет. Потерял всякий интерес к тому, что занимало его прежде.

Зимней ночью, когда отец, пьяный, возвращался домой с постоялого двора, с ним произошел несчастный случай.

Нашли его лишь утром. Он был очень плох.

Его привезли домой, он болел более двух месяцев, но чувствовалось, что этот человек утратил желание жить.

Именно тогда в доме и появилась госпожа Клементс.

Примерно год назад отец однажды за завтраком спросил мать:

– Помнишь довольно неприятного типа по имени Клементс? Он держал аптеку в Норвиче.

– Конечно, помню, – ответила мать Лалиты. – Мне всегда казалось, что он довольно неглуп.

– И мой отец, и мой дед всегда покупали в этой аптеке разные снадобья.

– Но Клементс не из Норфолка, – улыбнулась мать, – хотя много лет прожил в Норвиче.

– Я знаю, – ответил сэр Джон, – но я чувствую, что должен помочь его дочери.

– Его дочери? Я, кажется, припоминаю, была какая-то неприятная история…

– Да. Когда ей было всего семнадцать, она сбежала с молодым армейским офицером. Старый Клементс был в ярости и заявил, что не желает иметь с ней ничего общего.

– Да, да, я припоминаю, – проговорила леди Стадли. – Моя мать была глубоко потрясена поступком молодой женщины. Но она всегда была очень строга.

– Да, и впрямь, – с улыбкой произнес сэр Джон. – Не думаю, что она принимала меня всерьез.

– Она полюбила тебя после того, как мы поженились, – мягко заметила леди Стадли, – потому что видела, как я счастлива.

Лалита, которая внимательно слушала их разговор, спросила:

– Что же случилось с дочерью этого Клементса?

– Она вернулась. Я видел ее сегодня утром, и она спросила меня, не мог бы я сдать ей в аренду дом, – ответил сэр Джон.