не таким уж ленивым, у него имелся эстетический вкус, ведь дом из дерева – самый красивый. Вот этого Треви не написал. Надо обязательно ему сказать.

Однако во всем остальном он оказался прав: волк рано или поздно все равно появляется, и в коттедж «Сопра ла Пенна»[13] он тоже придет уже совсем скоро.

* * *

Сегодняшние заказы: «Чудесная жизнь» Патриции Кавалли, «Мало-помалу» Беатриче Дзербини, «Книга Балтиморов» Жоэля Диккера, «Любовь и другие формы ненависти» Луки Риччи, «Долгое мгновение» Сары Фрунер, «Зимняя прогулка» Генри Дэвида Торо.

27 января

Год назад в этот день мы организовали мероприятие, посвященное Дню памяти жертв холокоста. На него записалось с десяток ребят. Элеонора, девочка, которая живет чуть ниже Лучиньяны и является своего рода местной Гретой Тунберг, прочитала своим нежным голоском одну историю, а потом дети рисовали то, что осталось после чтения у них в голове. Не считая Анжелики, чьей чуткости и внимательности можно только позавидовать, меня еще поразило то, каким образом на чтение реагировал один из детей, страдающий дефицитом внимания. Маттео слушал с широко открытыми глазами, как будто весь целиком превратившись в слух. Такие вещи – это тоже волшебство.

В наш сад ведет калитка шалфейно-зеленого цвета, и нужно спуститься лишь на одну ступеньку, чтобы оказаться в сказке. По крайней мере, так рассказывают наши посетители. Здесь растут дикие сливы и персики, глициния, пионы и розы. Столики и стулья – из железа, есть еще пара небесно-голубых адирондаков и пара тканевых шезлонгов в цветочек. Адирондаки очень востребованы, и есть даже люди, желающие зарезервировать «те стулья».

«Те стулья» родились благодаря фантазии Томаса Ли – архитектора, который в начале двадцатого века проводил летние отпуска в горах Адирондак неподалеку от города Уэстпорт, на границе между штатом Нью-Йорк и Канадой. Со временем они стали самыми знаменитыми садовыми стульями.

На деревьях развешаны перевернутые чайные чашки, а также лампочки, зажигающиеся, как только садится солнце. А еще здесь есть домик для птичек, выкрашенный моими руками в зеленый и небесно-голубой цвета. Но птички так и не пожелали в нем жить. Поначалу это сводило меня с ума, пока мой брат, давний охотник, не объяснил мне, что это из-за кошек: птички их опасаются и поэтому не заселяются.

Кошки живут у Луизы, чей магазинчик находится в нескольких метрах от книжного. У нее их довольно много. Днем их не видно, зато ночью сад становится их домом.

Луиза и ее сестра Анна были моими подругами детства. Была еще Альда, но это грустная история.

День памяти для меня – это память о Даше. Дашу Дрндич вверили моим заботам при подготовке итальянского издания «Триеста»[14]. Даша была хорваткой, упрямой, красивой и коммунисткой в самом чистом и прозрачном смысле этого слова. Ей очень мало кто нравился. Когда-то у нее был роман с писателем старше нее, Данило Кишем; других писателей она называла избалованными. Между ней и мной завязались теплые отношения, она хотела переводить мои стихи на хорватский, но потом пропала. Она умерла 5 июня 2018 года. А за два года до этого приняла приглашение провести пару недель в доме писателей «Санта Маддалена»[15], у баронессы Беатриче фон Реццори, в нескольких километрах от Флоренции. Восхитительное место, жаль только, что там есть прислуга, еще и одетая как прислуга, и что, говорила Даша, тридцатилетние писатели позволяют прислуживать себе за завтраком, обедом и ужином. Для нее это было немыслимо. От Даши у меня сохранилась фотография, где у меня дома она моет посуду после нашего совместного обеда.

В «Триесте» сорок три страницы с девятью тысячами имен итальянских евреев, убитых между 1943 и 1945 годами. Две страницы с фамилиями Леви. Даша описывает Ризиера-ди-Сан-Сабба – концентрационный лагерь в Триесте – и впервые проливает свет на темную страницу истории нацистской оккупации Северной Италии. Это книга, которую нужно прочитать. Когда она вышла, мне, к моему удивлению, пришлось спорить с подругами, отрицавшими существование лагерей смерти. Бывает, что дружба тоже может закончиться.

* * *

Сегодня заказов нет.

28 января

Вчера я позвонила во Флоренцию, в настоящий книжный магазин – по сравнению с нами просто гигант. Я хотела узнать, есть ли у них календарь Эмили Дикинсон. У меня они закончились, а его постоянно спрашивают, и не только маленькая Эмили. Я сама храню один такой календарь 2001 года, когда родилась моя дочь Лаура. Даже на «Амазоне» их нет в наличии, а значит, они и в самом деле везде закончились. Мой поставщик пишет: «Доставка ожидается», но по факту календарь так потом и не приходит.

– Добрый день, я бы хотела узнать, есть ли у вас экземпляр календаря Эмили Дикинсон.

Секундное колебание.

– Простите, календарь… кого?

Я всегда поражаюсь, когда обнаруживаю, что кто-то в книжном магазине не узнает, пусть даже и на слух, имя какого-нибудь классика. Это как если бы человек работал в кондитерской и не знал, что такое торт «Захер». Но, возможно, это была сотрудница отдела научно-популярной литературы, оказавшаяся в этот момент не на своем месте. Наверняка это так.

Сейчас пять утра. Воспользовавшись своим сравнением как предлогом, я спустилась на кухню, чтобы приготовить себе пару блинчиков с кленовым сиропом и чашку кофе, черного и некрепкого. Я вспоминаю, как в тот год, когда Тициано Скарпа выиграл премию Стрега[16] со своим романом Stabat Mater[17], мне довелось спросить эту книгу в одном из книжных Прато[18]. Продавец был в полнейшем неведении. Если бы на эту должность требовалось сдавать экзамен, то его бы стоило отправить на переэкзаменовку. Я отдаю себе отчет, что Скарпа – это как мятный «Маркиз», но вот Дикинсон – это самый настоящий «Захер»! Я всегда говорю моим добровольным помощницам из деревни, когда они приходят в магазин подежурить: «Пробегитесь глазами по обложкам, аннотациям на обороте, по именам и секциям».

Как-то в сентябре в книжном магазине появилась девушка. Она вошла одна, через большую калитку в глубине сада. Очень милая, высокая, с длиннющими черными волосами. Без лишних колебаний она подошла ко мне и сказала: «Я мечтаю продавать книги и хотела бы работать здесь, хотя бы просто в качестве добровольной помощницы».

С той же просьбой она обращалась и к Шону Байтеллу, владельцу второго по размеру букинистического магазина в Шотландии, однако он – со своими девятью комнатами книг – ответил ей, что справится сам. Я же вдруг услышала легкий звон колокольчика и сказала: «Окей».

Ее зовут Джулия, в ней течет отчасти флорентийская, отчасти сицилийская кровь, а также кровь жителей Мареммы. Она учится инженерному делу, но чувствует, что это не ее путь; о книгах же она знает просто уйму всего. Ее нет в соцсетях, что затрудняет наше с ней общение; моментально ее относит к секции мифов и легенд. Ее появление в саду и упрямая настойчивость тоже составляют часть волшебства, происходящего в книжном магазине «Сопра ла Пенна». Время будто останавливается, и открывается портал в пространство, где случаются невиданные вещи – напоминания, советы, полки; где наводится порядок, авторы, начинающиеся на J, которые занимают свое место после авторов на I, а не после авторов на Y, Венди, отправляющаяся на бал вместо Золушки, Круэлла, кусающая отравленное яблоко, и принц, спасающий от замерзания девочку со спичками. Когда происходит волшебство, то может случиться все что угодно. Я ответила Джулии да. Она знает, что я буду искать календарь Эмили Дикинсон даже раньше, чем замечу, что они закончились. Иногда с высоты своих двадцати восьми лет она смотрит на меня и говорит: «Зачем у тебя тут Терцани[19]? Слушай, надо вернуть его поставщикам».

И я возвращаю его поставщикам.

Ее ум в сочетании с молодостью меня покоряют. Но это же правда, Джулия права: у нас именно «наши книги», а не те, которые можно найти где угодно. Это как книги в домашней библиотеке: будь они изданы недавно или давно, но в них должен быть смысл, тот смысл, благодаря которому они