а босые стопы неприятно заломило от стояния на стылом мраморе. Но я даже улыбнулась. Лучше пусть ноги чувствуют холод, чем ничего. «Ничего» мне совершенно не понравилось.

— Где мы?

— В моих покоях. Смотри, долго здесь оставаться вдвоём нам нельзя, заметят. Поэтому сейчас мы быстренько приведём тебя в соответствующий вид, а пока я кратко введу тебя в курс дела.

Лалисса силой усадила меня на мягкий стул перед огромным трюмо. Я огляделась. Мы находились в ванной комнате, только она была непостижимо гигантского размера. Одних лишь окон я насчитала с десяток. У стены — три шкафа с различными банками, склянками, коробками и ящичками. Стойка с полотенцами и халатами. Шикарная полупрозрачная голубая ванна в витражном алькове. Стены отделаны потрясающим голубым мрамором со светлыми и тёмными прожилками.

— Так, сначала разберёмся с длиной. Сразу скажу, кожу головы будет щипать. Но нам надо нарастить сантиметров тридцать волос. Даже если бы я постриглась, то настолько коротко и убого — никогда. Так что терпи.

После этих слов началась форменная экзекуция.

Голову пекло, глаза саднило, кожу щипало — и это было только начало.

— Можно полегче? — взмолилась я, когда синевласка наложила мне на лицо маску, от которой его драло так, будто кто-то снимал с меня кожу.

— Нельзя! — процедила Лалисса. — Ухаживала бы за собой хоть немного, не пришлось бы сейчас страдать. А то посмотри на себя — бока дряблые, кожа тусклая, волосы жидкие. Позорище!

— Ничего не дряблые! — возмутилась я, хотя пара лишних килограмм у меня всё же имелась.

Ну ладно, может, и не пара, а тройка. Да, тройка. Не пятёрка. Точно не пятёрка. Ой, всё! Пусть и пятёрка, только хватит уже об этом!

И фигуры у нас с принцессой при всей схожести всё-таки были разные. У неё — идеальное тренированное тело с красивым рельефом, а у меня — обычное тело офисного работника, пусть пока молодого.

— Ничего, найду тебе что-то мешковатое. А ты будешь тренироваться дважды в день. Тренера я выгнала перед уходом в твой мир, новый ничего заподозрить не должен, он же не знает моего уровня подготовки. И да, у меня припасена отличная легенда. Завтра всем скажешь, что тебе всё надоело и потребуешь, чтобы тебя отныне называли Ли́ссой, а не Ла́лой. Гардероб потребуешь сменить. И цвет волос я тебе подберу немного другой. Неудобно, конечно, самой, но довериться никому нельзя. Вдвоём нас ни в коем случае никто видеть не должен, поняла?

— Конечно, — сипло выговорила я и глотнула воды.

На трюмо стояла батарея инкрустированных перламутром бутылок с какой-то особо ценной минералкой, слегка противной на вкус. Вот к одной-то я и присосалась, пока Лала мучила мои волосы. Пить хотелось ужасно. И есть тоже.

— Значит, слушай внимательно. Начнём с низов: мою камеристку зовут Тига́рна, она расторопна и неболтлива. У неё белёсые волосы и невнятно-зелёные глаза. Обычно она заплетает длинную косу, а потом укладывает на голове пучком. Носит серую форму и белый передник. Остальным в серой форме можешь говорить «эй ты» или просто пальцем поманить. Я некоторые имена знаю, но не все. Дальше, если ты увидишь кого-то с сиреневым бантом или бабочкой на шее, то им уже нельзя говорить «эй», это не слуги, а служащие. К ним, как и ко всем другим без аристократического титула, нужно обращаться вайс или вайса, в зависимости от пола. Можно без имени, но лучше их выучить. Безземельный аристократ — вайслен или вайслена. Считается, что все аристократы маги, но это чушь, есть и бездари. Самые главные маги у нас — Верховный распорядитель и канцлер. Это два самых важных человека во дворце после членов королевской семьи, у них у обоих лацканы сюртуков сиреневые. Распорядитель — высокий молодой брюнет, вайслени́р Манн Айдса́р, с серыми глазами, наглой рожей и ухмылочкой, которую с его лица хочется стереть ногой. Его ты сразу узнаешь, потому что он начнёт тебя домогаться. Ни с кем не перепутаешь. С ним не спать ни за что, никогда, ни при каких условиях. Лучше сразу из окна выйди, чем такую глупость совершить.

— Так мне же всё равно нельзя.

— Отношения нельзя. Разовый перепихон с каким-нибудь слугой можешь себе устроить, я ж не зверь. Я тебе даже укажу на тех, кто ничего так. Но, главное, предохраняйся и ни в кого не влюбляйся. Никому ничего не обещай. И никого не поощряй, а то мне потом разгребать. И да, внимания мужского ты сейчас хлебнёшь в таких количествах, что будешь им блевать, как фейри радугой. Не ведись. Никому ты сама по себе без титула не сдалась, — отрезала Лалисса и принялась сдирать с моего многострадального лица маску.

По ощущениям вместе с маской ушла и кожа тоже, а после окончания этой пытки отражение в зеркале было пунцово-красным.

— Хм, — нахмурилась она, озадаченно глядя на меня. — Я что-то не так сделала?

Кожа пылала, я прижала руки к щекам и с осуждением уставилась на принцессу, пока та вертела банку с маской в руках.

— Печёт жутко! — возмутилась я.

— Ладно, не ной, сейчас лосьон поможет.

Она щедро намазала мне лицо мутноватой субстанцией, и жжение отступило.

— Так вот, распорядитель — аристократ, владеющий землёй, поэтому он вайсленир Манн Айдсар. Для тебя — вайсленир Айдсар. Канцлер, он же глава Тайной канцелярии, постарше, вайсленир Салаир Бийде́н, тоже непрост. Рядом с ним вообще лучше молчи и прикидывайся шкатулкой с украшениями. Он шатен, глаза тёмно-зелёные, бутылочного цвета, аура тяжёлая, а сам больше на уличного громилу похож, чем на аристократа, но не обманывайся. Он любой промах срисует мгновенно, опасен, умён, ловок, богат, влиятелен и очень решителен. Мой бывший возлюбленный. Мы даже хотели пожениться. Обратно к нему — ни-ни, поняла?

— Да. Почему вы расстались?

— Однажды он меня спросил, не хочу ли я стать королевой поскорее, — неожиданно тихо ответила принцесса.

— И?

— Не будь такой наивной, королевой поскорее я могу стать, только если погибнут родители. Салаир, вероятно, планировал жениться на мне и избавиться от них. Стать королём. Видимо, решил заручиться моей поддержкой. Пришлось напомнить ему его место, — жёстко ответила принцесса, и мне неожиданно стало её жалко.

Каково понимать, что любимому мужчине ты нужна только как ступенька к трону?

— Это будет сложнее, чем я думала, — сдавленно проговорила я, закрыв глаза.

Веки немилосердно жгло, но я прямо чувствовала,