Надо было что-то делать. Сегодня только четверг… Разыскивать ближайший аэродром и записывать, сколько там находится самолетов?

Ему вдруг захотелось скрыться, спрятаться, утонуть в этом большом и кипучем городе, так утонуть, чтобы его никто и никогда больше не нашел. Он пошел по площади, дошел до угла, постоял, пошел обратно. Чемодан оттягивал ему руку. Ему казалось, что к нему вот-вот подойдут и прикажут открыть чемодан. Чемодан казался ему тяжелее, чем был на самом деле. К нему подошел носильщик.

— Поднести? — спросил носильщик.

Он ничего не ответил и опять пошел прочь от вокзала. Он боялся ходить с чемоданом по городу, но ему некуда было его деть. К нему подошла какая-то девушка и спросила:

— Где тут камера хранения?

Тогда он подумал, что тоже может сдать чемодан на хранение. Сдать чемодан было опасно, но не менее опасно было таскаться с ним по городу. Он долго колебался, но потом рискнул.

К его удивлению, ничего не произошло. Чемодан взяли, выдали квитанцию, никто его не задержал.

Он поехал в город. Ходил по улицам. Зашел в какую-то столовую, поел. Опять ходил. Вечером пошел в кинотеатр, на последний сеанс. Вышел на улицу. Хотелось спать. Идти было некуда. В гостиницу он боялся пойти. Половину ночи слонялся по улицам, вторую половину сидел на бульваре и дремал.

Наступило утро. Он поехал на вокзал, взял билет до станции Льговская. Но брать чемодан из камеры хранения не стал: без чемодана он чувствовал себя спокойнее. Доехал до Льговской. Спросил дорогу на Тучково. Вышел на дорогу, свернул в лес. Там нашел полянку, поросшую редкой, шершавой травкой. Он лег на полянке и заснул. Проснулся он перед вечером и обедать поехал в Москву, а ночевать — обратно на Льговскую. Ночью в лесу ему спалось плохо, он замерз. Он опять поехал в Москву. Вдруг ему пришла в голову спасительная мысль, что только в поезде он чувствовал себя в безопасности. Он боялся получать чемодан в камере хранения, боялся предъявлять свой паспорт. Но никто не стал изучать его паспорт, мельком прочли его фамилию и выдали чемодан. Он переехал с Курского вокзала на Казанский, взял билет до Свердловска в мягком вагоне — денег у него было достаточно.

В вагоне он отоспался, но в Свердловске повторилось то же самое, что и в Москве.

Какая-то женщина заметила, как он слоняется у вокзала, и предложила ему пойти к ней переночевать. Она сказала, что иногда пускает к себе приезжих поприличнее, которые не смогли устроиться в гостинице. Она жила неподалеку от вокзала в двухкомнатной квартире; в одной комнате помещалась она сама с мужем и сыном, в другой стояла пустая койка; она брала с постояльцев за ночевку по семь рублей.

Анохин ночевал у нее две ночи, но не мог уходить и оставлять свой чемодан: боялся, что хозяйка заглянет в него.

На третий день он поехал обратно в Москву, но уже в жестком вагоне, билета в мягкий он не достал. В Москве он прожил два дня. Никакого штаба, никаких повстанцев он искать не хотел. Но была как раз пятница. Он поехал на Льговскую, зашел в лес, настроил радиоприемник, дождался пяти часов и почти целый час выстукивал: “Любимый город… любимый город…” Никто не отзывался. У него зародилось сомнение: что это за повстанцы и существуют ли они на самом деле? Может быть, они уже сидят в тюрьме?

Он закрыл чемодан и поехал обратно в Москву.

В тот же день он уехал в Киев.

До Киева он не доехал: ему почему-то показалось опасным ехать в Киев. Он вылез на каком-то полустанке и еле-еле отвязался от любознательного милиционера, который заинтересовался, к кому и зачем он приехал, когда Анохин устроился на ночевку в зале ожидания для пассажиров. Оказалось, что в больших городах скрываться от милиции легче. Утром он купил билет и с пересадками доехал до Минска.

Из Минска поехал в Москву…

Так он прожил два месяца.

Никто им не интересовался, никому не был он нужен. Если он к кому-нибудь зачем-нибудь обращался, ему большей частью шли навстречу, давали советы, справки, разъяснения. Никто ни в чем его не подозревал, это было совершенно очевидно. Бесчисленные попутчики, которые попадались ему во время его нескончаемых разъездов, были предупредительны, а иногда даже заботливы.

Везде текла нормальная, простая жизнь. Один Анохин болтался неприкаянный, одинокий и никому не нужный. Ему хотелось приткнуться — куда-нибудь, лишь бы приткнуться, он не мог дольше выдерживать такое существование…

С какой стати он должен портить всем этим окружающим его людям жизнь? В конце концов, что сможет сделать ему этот майор, который так старательно называл его голубчиком? До каких пор будет он мыкаться из города в город?

Анохин опять поехал в Москву. “В последний раз”, — сказал он себе, хотя вовсе не был уверен, что в последний раз…

В сотый раз он вышел на привокзальную площадь. Дошел до остановки троллейбуса. Постоял. Потом пошел было обратно к вокзалу. Вернулся к остановке. Сел в троллейбус и поехал в центр города. Там он долго ходил по улицам. Трудно было решиться на то, что он надумал. Не хватало мужества. Он шел на верную гибель. Американцы советовали Анохину в случае задержания немедленно покончить с собой. В советских застенках, уверяли они, каждого задержанного ждут пытки и смерть. Умирать не хочется никому. Но и убивать своих соотечественников Анохин тоже был не в силах. И так и этак — все было нехорошо. А лгать он больше не хотел. Анохин зашел в первое попавшееся кафе и как следует наелся. Осетрина, сосиски, курица, пирожное. Пил он только лимонад. Даже пиво не стал пить. Он не хотел терять рассудок. Потом подошел к справочному киоску и спросил, где помещается разведка. Барышня, сидевшая в киоске, посмотрела на него отсутствующим взглядом. Она такого учреждения не знает. “Разведывательное управление, уголовный розыск, МВД”, — настаивал Анохин. Барышня попросила оставить ее в покое. Тогда он подошел к первому попавшемуся ему по дороге милиционеру.

— Я шпион, — сказал Анохин. — Отведите меня!

— Вы лучше идите домой, — сочувственно посоветовал милиционер. — Идите и проспитесь.

Анохин настаивал на своем. Им вдруг овладело упрямство. Он с трудом уговорил милиционера пойти с ним в отделение милиции. Там он раскрыл свой чемодан. Ну тут уж ему никого не пришлось уговаривать. Через полчаса его увезли на машине туда, куда он так настойчиво хотел попасть.

Он сидел в кабинете перед лейтенантом, которому было поручено вести дело, и рассказывал все о себе и о своих хозяевах, о Маракеше и Франкфурте…

— Ну что нам с вами делать? — сказал лейтенант после долгого разговора. — Арестовывать или отпускать…

Он оставил Анохина одного, ушел куда-то, по-видимому, советоваться.

— Вот вам записка в гостиницу, — сказал он вернувшись. — Идите, отдыхайте, а утром возвращайтесь, пропуск вам будет заказан.

— А если я убегу? — спросил Анохин.

— Ну куда вы от нас денетесь? — добродушно сказал лейтенант. — Вы сделали лучшее, что могли для себя придумать.