В это время Лин тихо закрыла за собой входную дверь. Она была так же растрогана, как и я.

Наконец Лидия отцепилась от меня. Щеки в красных пятнах, глаза остекленевшие и заплаканные. Я мягко отвела с ее щеки несколько мокрых прядок волос.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – осторожно спросила я.

Она отрицательно покачала головой.

– Просто позаботься о том, чтобы мой брат снова стал самим собой. Он невменяем. Я… – Ее голос охрип от слез, и ей пришлось прокашляться, чтобы продолжить. – Я еще никогда его таким не видела. Он разрушает себя, и я не знаю, как помочь.

У меня заболело сердце. Потребность увидеть Джеймса и обнять, как и Лидию, взяла верх – несмотря на страх перед встречей.

– Где он?

– Мы с Сирилом отвели его в спальню. Он не в себе.

Я вздрогнула. Как же плохо должно быть Джеймсу…

– Могу тебя отвести, если хочешь, – продолжила она и кивнула в сторону изогнутой лестницы, ведущей на второй этаж. Я повернулась к Лин, но подруга помотала головой:

– Я подожду здесь. Иди.

– Ребята в зале, если захочешь к ним присоединиться. Я скоро вернусь, – сказала Лидия, указывая на другую сторону фойе, откуда коридор уводил в заднюю часть дома. Только сейчас я услышала тихую музыку, доносившуюся, по всей видимости, оттуда. Лин засомневалась, но потом кивнула.

Мы с Лидией поднимались по широкой витой лестнице из темного дерева. Я заметила, что внутри дом Бофортов выглядел приветливее, чем снаружи. Фойе было светлое и уютное. Хотя на стенах и не висели семейные фотографии, как у нас, но и масляных портретов предков в золоченых рамах, как в доме у Сирила Веги, тут не было. Здесь висели яркие картины импрессионистов, и хотя они не особо впечатляли, но зато создавали дружелюбную атмосферу.

Поднявшись наверх, мы свернули в коридор, такой темный и длинный, что я неизбежно задалась вопросом, что же скрывается за всеми этими дверьми, мимо которых мы проходили. И неужели здесь живет одна семья.

– Мы пришли, – Лидия остановилась у высокой двери. Мы обе уставились на нее, и Лидия повернулась ко мне: – Я знаю, возможно, слишком много требую, но ты ему действительно нужна.

Я едва могла разобраться в своих мыслях и чувствах. Тело как будто чувствовало присутствие Джеймса за этой дверью – меня тянуло туда словно магнитом. И хотя я не была уверена, что смогу помочь ему так, как надеялась Лидия, мне все равно хотелось быть рядом с ним.

Лидия мягко коснулась моей руки:

– Руби… У Джеймса с Элейн не было ничего, кроме поцелуя.

Я оцепенела.

– Сразу после него Джеймс вышел из бассейна и рухнул в кресло. Я знаю, он может быть жестоким, но…

– Лидия, – прервала я ее.

– …он был тогда сам не свой.

– Я пришла сюда не поэтому.

Я не могла сейчас думать о том жутком дне. Ведь стоит мне только вспомнить Джеймса с Элейн, как все перевесят гнев и разочарование, и я не смогу войти в эту дверь.

– Я не желаю даже слышать об этом.

Казалось, Лидия хотела что-то возразить, но в конце концов только вздохнула:

– Я всего лишь хотела, чтобы ты это знала.

И она развернулась, чтобы вернуться к Лин по длинному коридору. Я смотрела ей вслед, пока она не дошла до лестницы, где на дорогой ковер падал свет. Когда она окончательно скрылась из вида, я повернулась к двери.

Не думаю, что когда-нибудь в жизни что-то давалось мне с таким трудом. Дверная ручка была холодной. И по спине побежали мурашки, когда я медленно повернула ее и открыла дверь.

Затаив дыхание, я стояла на пороге комнаты Джеймса.

Одна эта комната с высоким потолком по размерам была едва ли не больше моего домика рядовой застройки. Справа от меня стоял письменный стол, перед ним – коричневое кожаное кресло. Слева вдоль стены разместились стеллажи, заполненные книгами, записными книжками вперемежку со статуэтками, напоминающими те, что я видела в офисе компании «Бофорт». Помимо той двери, через которую я только что вошла, по обеим сторонам комнаты располагались еще две двери из массивной древесины. Можно было предположить, что одна из них вела в ванную комнату, вторая – немного поменьше – в гардеробную Джеймса. Посреди комнаты было место для отдыха с диваном, журнальным столиком на персидском ковре и креслом с подголовником.

Я осторожно прошла в спальню. Непомерно большая кровать находилась напротив двери в дальнем конце комнаты. По обе стороны от кровати возвышались большие окна, почти целиком занавешенные, поэтому на пол падали лишь две тоненькие полоски света.

Тут я заметила Джеймса.

Он лежал на кровати, укрытый темно-серым пледом. Я чуть дыша приблизилась, чтобы увидеть его лицо.

Я думала, что Джеймс спит… но глаза его были открыты.

Глаза Джеймса – обычно такие выразительные – выглядели безжизненными. Лицо было совершенно пустым.

Я шагнула к нему. Он не отреагировал, не подал даже знака, что заметил мое присутствие. Его взгляд был устремлен сквозь меня. Зрачки неестественно расширились, а в воздухе стоял резкий запах спиртного. Я невольно вспомнила вечер среды, но немедленно отогнала эти мысли. Я здесь не затем, чтобы раздумывать о задетых чувствах. Я здесь потому, что Джеймс потерял маму. Никто не должен переживать такое в одиночестве. А уж тем более человек, который, несмотря ни на что, мне так важен.

Недолго думая, я преодолела последнюю дистанцию, разделявшую нас, и аккуратно села на край кровати.

– Привет, Джеймс, – прошептала я.

Он вздрогнул, как будто, уже провалившись в сон, болезненно очнулся. И повернул голову ко мне. Под глазами у него были темные круги, волосы грязными прядями падали на лоб. Сухие губы местами потрескались. Вид у него был такой, будто несколько дней он пил только алкоголь.

Когда Джеймс поцеловал Элейн, я прокляла его. Я хотела, чтобы кто-нибудь однажды причинил ему такую же боль, какую он причинил мне. Мое измученное сердце жаждало мести. Но сломленный вид Джеймса не приносил никакого утешения. Совсем наоборот. Казалось, его боль перешла на меня и затягивала в свою пучину. Мной овладело отчаяние, ведь я не знала, как ему помочь. Все слова, что приходили в голову, казались такими пустыми.

Я бережно убрала золотистые пряди волос со лба Джеймса. И нежно провела кончиками пальцев по его щекам и положила ладонь на холодное лицо. Я словно держала в руках что-то невероятно хрупкое.

Я собралась с силами, наклонилась к нему и прижалась губами к его лбу.

Джеймс перестал дышать.

Мы застыли в таком положении на какое-то время, не решаясь пошевелиться.

Потом я снова села, отняв ладонь от его лица.

В следующую секунду Джеймс вдруг обхватил мои бедра. Вцепившись в кожу пальцами, он весь подался вперед. Меня так испугал этот внезапный порыв, что я застыла. Джеймс зарылся лицом в мое плечо. Его тело содрогалось от всхлипов.