С другой стороны, не менее справедливым является и тот факт, что Офицерская кавалерийская школа учила офицера в первую голову как кавалериста, а не как офицера. То есть — выдающийся конник, не умевший командовать конным подразделением в современной войне. Русско-японская война 1904 — 1905 гг. отчетливо выявила данную тенденцию. Ряд кавалерийских начальников в преддверии мировой войны пытались бороться со сложившейся практикой обучения, однако никто не преуспел в этом. В качестве примера можно привести выдержку из брошюры лучшего (по мнению участников войны) русского кавалерийского военачальника 1914 — 1919 гг. — графа Ф.А. Келлера. В войне генерал Келлер командовал 10-й кавалерийской дивизией, а затем 3-м кавалерийским корпусом. В 1910 году он писал: «Меня причисляют к заклятым врагам Офицерской кавалерийской школы, но это неправда, я враг не школы, а постановки дела в Офицерской школе, и враг потому, что вместо той громадной пользы, которую школа должна была бы принести, она приносит отечественной коннице вред… С легкой руки школы последних времен, когда руководителями и начальниками явились люди, почти не служившие в строю и специализировавшиеся только на прыжках и в езде, не знающие и не желающие считаться с нуждами и требованиями строевых частей, явилось шатание во всех полках кавалерии… К тому же школа забыла, что она воспитывает не берейторов, а строевых офицеров и средство (например, хорошую езду, преодолевание препятствий и т.д.) превратила в цель»[15].

Также граф Келлер считал, что Офицерская кавалерийская школа должна проводить однообразие в требованиях Устава. Незадолго до войны, в 1912 году, армия получила хороший кавалерийский устав (по сравнению с предшествующим Уставом), в котором пеший и конный бой признавались равноценными. Строевой кавалерийский устав 1912 года определял главную задачу конницы в «содействии другим родам войск в достижении общей цели». В данном Уставе впервые было сказано о подвижности в бою крупных сил — маневр группами на поле боя как средство подготовки последнего удара конной массой — «шока». Как считал участник войны, «Устав 1912 года — первая брешь в толще вековых «регулярных» предрассудков, и в этом его огромная историческая заслуга. Другая состоит в том, что им принципиально уничтожается (в тактическом отношении) понятие о регулярной и иррегулярной коннице»[16].

Конечно, переучить конницу за остававшиеся полтора года уже не удалось, а в отношении не желавших переучиваться кавалерийских начальников это было и вообще невозможно. Так, служивший в 5-м драгунском варгопольском полку И.В. Тюленев вспоминал, что во время учений и маневров «выигрыш боя приписывался тому, кто хорошо покажет «шок», а не тому, кто сочетает маневр с огнем артиллерии, кто искусно организует бой»[17]. Поэтому Устав одновременно был дополнен. Именно — различными инструкциями, положениями и прочими военными нормативными правовыми документами, долженствовавшими внедрить в среду командиров новейшие достижения в отношении вождения конных масс на войне. «Наставление для занятий в кавалерии» 1912 года гласило, что кавалерийское подразделение считается подготовленным, если оно в состоянии выполнить все предстоящие ему в военное время задачи. Среди этих задач особо выделялись следующие умения:

атаковать в конном строю все рода войск противника;

подготовить успех конной атаки огнем;

свободно маневрировать на всякой местности, не нарушая порядка движения, преодолевая препятствия и применяясь к местности;

действовать в спешенном порядке наступательно и оборонительно;

совершать походные движения как днем, так и ночью;

нести службу охранения и разведки как на походе, так и на бивуаке.

Характеризуя базу предвоенной подготовки, выраженную в Уставе 1912 года, Б.М. Шапошников в труде «Конница (кавалерийские очерки)» писал: «…комбинированный бой будет наиболее часто применяемым способом действия крупных сил конницы. Такой вид боя конницы нашим уставом был признан до мировой войны и только лишь не привился прочно в армии. Конница еще по-прежнему стремилась главным образом конной атакой большей части своих сил завершить удары, придавая пешему бою второстепенное значение. И, не видя благоприятно складывающейся обстановки для конной атаки, не развивала натиск своих пеших частей, оставляя конные свои части в бездействии, в результате чего проигрывала бой или сводила его на нет»[18].

Повторимся, что за остававшееся до войны время даже и по одним только объективным причинам сделать мало что удалось. Поэтому основную роль в войне играли те кавалерийские начальники, что готовились к современной войне и до 1912 года, а также молодые офицеры Генерального штаба, находившиеся при старых военачальниках — начдивах и комкорах. Впрочем, большая часть этих начальников долгое время (а то и до конца войны) оставалась на своих постах, пользуясь поддержкой в «высших сферах». Ответственность за этих людей прежде других должен нести их непосредственный шеф — великий князь Николай Николаевич. Выдающийся отечественный военный ученый А.А. Свечин впоследствии указывал, что «ужасный подбор русских кавалерийских начальников — творчество великого князя Николая Николаевича, в бытность его инспектором конницы»[19].

Говоря о подготовке русской кавалерии перед войной, мы неизбежно проецируем этот вопрос на те события, что происходили в войну. Зная, что конница не сыграла и четверти той роли, что могла и должна была сделать в военных действиях, следует констатировать, что эта подготовка была неудовлетворительной. Как ни странно, основная тенденция, проявившаяся еще в 1904 — 1905 гг., относилась к той сфере, что вообще странна для военного человека. А именно — к чрезвычайно болезненному отношению кавалерийских начальников к потерям своих войск. Если пехота бросалась в штыки, сражаясь до остатков взвода в каждом батальоне, если артиллеристы часто били «на картечь», останавливая атаки противника, то конница, как правило, оставалась в стороне от больших потерь даже в тех случаях, когда обстановка властно повелевала «умереть, но выстоять». Конечно, были и исключения. Но, как правило, конные атаки на пехоту неприятеля производились соединениями не свыше полка, а также когда велись оборонительные действия в кризисные моменты развития операции.

Гораздо же чаще конница старалась уйти «за пехоту» и держаться в тылах, нежели позволить собственным пехотинцам получить немного передышки в непрерывных боях. А ведь именно конные удары наиболее чувствительны для пехоты в маневренных боях. Причина такого поведения — соответствующая постановка взаимодействия пехоты и кавалерии на предвоенных маневрах, о чем еще будет идти речь. Так, М. Мураховский писал, что ознакомление войск во взаимодействии конницы с пехотой на маневрах играет большую роль, «ибо самую дисциплинированную пехоту волнует одно появление конницы вблизи района ее действий. И один раздавшийся откуда-либо крик «Кавалерия!» вселяет панику в самые крепкие части. Спокойная и выдержанная пехотная часть, находящаяся до конца в руках своих начальников, недоступна для самой энергичной конницы, но зато, дрогнув хоть на момент, она становится легкой и лакомой добычей для последней»[20].