Нью-Йорке живут, пытается он привить внуку любовь к русской речи, сказки рассказывает, истории всякие занимательные, детские книжки читает вслух. Дина его стремления не разделяет: родная речь для Глеба – английская и нечего ему мозги засорять. Телевизор и видеокассеты с мультиками процесс довершают, потуги Костины ни к чему не приводят – внук большими порциями слышит и вбирает английский язык. Где там Косте соперничать.

Удивительное дело: Глеб русские сказки не воспринимает, многое остается непонятным. Однажды интересуется: «Дедушка, что такое корыто?» – Костя читает ему «Сказку о рыбаке и рыбке». «Корыто, Глеб, это…» – и объясняет. «А разве у старика и старухи не было стиральной машины?» «Колобок» вызывает свои вопросы. «Деда, что такое «поскрести по сусекам»?» Получив разъяснение, морщит лоб: «А почему не пошли в супермаркет?» В другой раз, когда Лукоморье Костя упоминает и дуб зеленый, внук недоумевает: «Почему кота ученого на цепь посадили?» Или спрашивает: «Дедушка, когда ты был маленький, у тебя была своя спальня, как у меня?» – «Нет, Глеб, у меня не было своей спальни. Мы в такой спальне втроем жили». Глеб наморщивает лоб: покамест он безгранично верит взрослым, тем более деду. Но сейчас дед говорит нечто недоступное его разумению. «А компьютер у тебя был?» – «Нет, милый, не было. У нас дома телевизор-то появился, когда мне лет десять исполнилось». – «Дедушка, пойдем гулять», – завершает внук расспросы, будучи ввергнут в большие сомнения относительно прошлой жизни деда – что-то тут не так…

Дина глядит на Костю и качает головой: ну, ты даешь… А что он может объяснить внуку? Наврать с три короба? Представить свое коммунальное бытие в доме у Покровских ворот как рай земной? Должен же внук знать правду о своей семье. Сравнит, сопоставит, повзрослев. Но начинать с ранних лет надо.

Зато всякие истории Глеб обожает слушать. Изощряется Костя, придумывает разные ситуации. Такой фантазией буйной он явно не обладал, сочиняя в московскую бытность сценарии документальных и научно-популярных фильмов. Да она и не требовалась. И рассказы его, написанные и изданные, уступают игрой воображения тому, чем он внука развлекает; боится только одного – истощиться.

Но все это раньше было. Перее зд в Эктон, увы, последнюю точку ставит – язык деда окончательно становится для Глеба чужим. Дома он редко с матерью по-русски говорит, а с отчимом – понятно, на каком. Делает исключение лишь для Кости, специально английской речи избегающего. Прискорбно мало.

Разговор телефонный с дочерью не слишком вразумительным выходит. На службе не позволяет Дина себе расслабиться, потратить пару минут лишних на беседу с отцом. Хотя и звонки ей домой мало чем отличаются – предпочитает Дина лаконичные, не окрашенные эмоциями, расплывчато-общие ответы на конкретные вопросы, будто и не с близким человеком говорит. А еще раздражают Костю непроизвольные вкрапления расхожих английских слов и выражений: «окей», «файн», «шур», «ай эл трай май бест» и далее в таком же духе. Договариваются: в воскресенье ближайшее приедет с Глебом в Нью-Йорк и пойдут все вместе на кладбище.

Истекают свободные минуты – в одиннадцать первый пациент сегодняшний возвращается дядя Том. Гонит его Костя в туалет – пусть пописает. Снимок четче, когда пузырь пустой. Укладывает дядю Тома на лежанку, приближает камеру. Одна «голова» камеры над дядей Томом зависает, вторая – под лежанкой. Скорость перемещения камеры – десять сантиметров в минуту. Костя программу контура тела задает. У человека, скажем, большой живот или еще какое отклонение от нормы. У дяди Тома видимых отклонений нет. Лежит, бедолага, уставившись в потолок уныло.

На «головы» Костя предохранительные щитки надевает. Положено. Чтобы прямого контакта не возникло с пациентом: «голова» раздавить может. Запросто. Раньше Костя вольности допускал, не ставил щитки. И не один он – другие технологи тоже. Но после того случая щитки – первым делом. Сколько жить будет, запомнит объявший его беспредельный ужас, когда, начав процедуру, отходит к своему столу почитать «Нью-Йорк таймс» и слышит вдруг: «Камера давит…» Щитки на «головах» отсутствуют. Себя не помня, подлетает Костя к аппарату и врубает кнопку экстренной остановки. Программа сбой дала, еще секунда – и тяжеленная «голова» плющить бы начала лежавшего. У Кости руки трясутся. Старается не подать вида, перепрограммирует и запускает камеру по новой. Какое счастье, что не вышел из комнаты. Закон железный – ни в коем случае не оставлять пациента один на один с машиной. Но ведь раньше иной раз оставлял – процедура двадцатиминутная, на автомате, чего сидеть сложа руки. Бог милует, иначе потеря лайсенса, а то и тюрьма, в зависимости от травм человека.

Теперь – наученный, работает только со щитками.

А вот и Ефим. Его черед под камеру ложиться. «Голова» на то место нацелена, которое нужно докторам видеть. То есть на палец левой ноги. Костя снимает пальцы обеих ног, чтобы сравнить. Три-четыре минуты – готово.

– Ну, что ты там увидел? – Ефим клинообразную бороденку пощипывает, нервничает. Лечить будем или пусть живет?

Пять «бон скен» делает Костя за день сегодняшний. Согласно расписанию. И еще два стресс-теста. Сколько перевидал этих стресс-тестов, а себя не сумел проверить. Чувствовал – надо безотлагательно, да все оттягивал, недосуг было. И лень. А как прихватило сердце, так уж и поздно было проверяться. В среду загремел по «скорой» в госпиталь, в пятницу соперировали. Чуть концы не отдал. Зато теперь с чистыми артериями. Лет на десять, наверное, хватит. А дальше – как судьба распорядится.

День как день, без осложнений. И следа никакого не оставляет. Работу свою Костя наизусть знает, с закрытыми глазами делать может. То-то и неинтересно. А творчество ему противопоказано. Более того, запрещено строго-настрого. Есть служебная инструкция – ей и следуй.

Однажды Даниил, дружок Костин – тот самый, кто про rednecks говорил, редактор огромной, в четыреста страниц, местной рекламной газеты, – пристал: бывали у тебя происшествия? Ну, про щитки рассказал. А еще? А еще… Наркоманы попадаются с плохими, вдоль и поперек исколотыми венами – попробуй найди. Среди них спидоносцы. Обычно Костя без перчаток работает – руки в резине слепыми становятся. Но в этих случаях надевает. Разве это ЧП? – редактор разочарован. Костя думает-думает и пожимает плечами – нет ничего такого. И хорошо, что нет. Один тип, тоже технолог, как-то вкалывает не ту дозу и вину на Костю сваливает. Разбираются, типа этого выгоняют немедленно. Скрыть ошибку в их деле невозможно. Или не ту процедуру пациенту сделаешь. Они ведь похожи, процедуры. С Костей не случалось. Однажды укалывает иглой использованной. В самом начале случилось, когда опыта набирался. Случайно – берет шприц,