Да, именно работникам, обслуживающим театры, идут, по крайней мере частично, эти самые шестьдесят тысяч франков. Это так, даже если, вглядевшись пристальнее, обнаруживаешь, что пирог ушел куда-то не туда, а осчастливленным рабочим достались крохи. Но допустим, что вся субсидия досталась художникам, декораторам, костюмерам, парикмахерам и т. д. Это то, что видно.

Однако откуда она, субсидия, берется? Вот вам оборотная сторона вопроса, столь же достойная рассмотрения, что и сторона лицевая. Где источник этих самых шестидесяти тысяч франков? И куда они пойдут, если голосование законодателей не направит их сначала на улицу Риволи, а оттуда на улицу Гренель? Это то, чего не видно.

Конечно, никто не решится утверждать, что голосование законодателей само по себе породило эту сумму в урне для бюллетеней, что она есть чистая добавка к национальному богатству и что без этого чудодейственного голосования никто и никогда не увидел и не пощупал бы пресловутые шестьдесят тысяч франков. Приходится признать, что парламентское большинство может лишь решить, откуда изъять эту сумму и куда ее направить, и если кто-то из адресатов не получит ее, значит, получит другой.

Вот так-то. И вполне ясно, что налогоплательщик, у которого возьмут один франк, никак, даже косвенно, не будет распоряжаться этим франком. Ясно, что он удовлетворит свои потребности на один франк меньше, а любой работник, который обслуживал его, тоже увидит свой заработок сниженным на один франк.

Так что не будем наивными и не будем впадать в иллюзию, будто голосование 16 мая что-то добавляет к национальному благополучию и труду. Оно лишь перемещает пользование благами, перемещает заработки – только и всего.

Можно ли сказать, что вышеназванное голосование – один вид удовлетворения нужд и один вид труда другим видом того и другого – видом нужд и работ более настоятельных, более нравственных, более разумных? Если так скажут, я могу поспорить. Я могу сказать: отнимая шестьдесят тысяч франков у налогоплательщиков, вы снижаете заработки земледельцев, землекопов, плотников, кузнецов и увеличиваете заработки певцов, парикмахеров, декораторов, костюмеров. Ничто не доказывает, что последние чем-то лучше и полезнее первых. Да и сам г-н Ламартин так не утверждает. Он говорит, что труд театров и для театров столь же (а не более) плодотворен и продуктивен, как и любой другой труд. Но и в этом с ним можно поспорить, ибо лучшим доказательством того, что вторая названная нами группа работников не столь же плодотворна, что и первая, служит то обстоятельство, что он призывает субсидировать вторую группу за счет первой.

Однако такое сопоставление ценности и достоинств разных видов труда не входит в тематику этого моего очерка. Я хотел лишь показать, что если г-н Ламартин и те, кто ему аплодировал, увидели, левым глазом, заработки поставщиков всякого рода вещей для актеров и актрис, то им следовало бы увидеть, правым глазом, потери в заработках тех, кто поставляет товары и прочее налогоплательщикам. Без этого они просто выставляют себя на посмешище, принимая перемещение за некий выигрыш. Если бы они последовательно проводили свою доктрину, они потребовали бы бесконечного и безграничного субсидирования, потому что то, что верно и справедливо для одного франка и для шестидесяти тысяч франков, верно и справедливо, при схожих обстоятельствах, для миллиарда франков.

Господа! Когда речь идет о налогах, потрудитесь-ка доказать их полезность по существу и глубоко проникая в суть дела, а не посредством пустого и никчемного утверждения, что, мол, публичные расходы дают средства существования рабочему классу. Такое утверждение прикрывает собой один очень важный факт, а именно: публичные, государственные расходы всегда заступают место частных расходов и, следовательно, обеспечивают жизнь одного рабочего за счет другого, так что весь рабочий класс, рассматриваемый как целое, не получает никакой прибавки. А ваша аргументация, да, она сейчас в моде, но она слишком абсурдна, чтобы ее признал разум и рассудок.

Когда нация убеждается, что какое-нибудь большое предприятие полезно для общества, то приводить его в исполнение на общие средства вполне естественно. Но признаюсь, я начинаю горячиться, когда в подкрепление такого решения приводят следующую экономическую ошибку: «К тому же это средство создать рабочие места».

Государство открывает дорогу, строит дворец, исправляет улицу, роет канал; этими предприятиями оно, с одной стороны, доставляет работу некоторым людям, это видно; но, с другой стороны, оно отнимает работу у некоторых других людей, это то, чего не видно.

Положим, что началась постройка дороги. Тысячи рабочих приходят каждое утро на работу и каждый вечер уходят домой, унося с собой свой заработок, это ясно как день. Если бы не было решено строить дорогу и не были назначены на нее необходимые средства, то весь этот народ не нашел бы себе здесь работы и ничего не заработал бы, это также ясно как день.

Но достаточно ли этого? Не обнимает ли собой это предприятие в общей совокупности еще чего-нибудь другого? В ту самую минуту, когда г‑н Дюпен торжественно произносит: «Собрание постановило», спускаются ли миллионы, как по волшебству, в сундуки господ Фульда и Бино? Чтобы эволюция, как выражаются теперь, совершилась вполне, не должно ли государство верно рассчитать как свои средства, так и необходимый расход предприятия, пустить в ход своих сборщиков податей и привлечь плательщиков к обложению?

Вглядитесь же в этот вопрос с обеих сторон. Соглашаясь на то, чтобы дать этим миллионам именно такое, а не другое назначение, не забудьте также подумать и о том, какое назначение плательщики дали бы, а теперь не могут дать этим самым миллионам. Тогда вы поймете, что всякое общественное предприятие имеет и оборотную сторону медали. На одной стороне ее изображен занятый делом рабочий с девизом «что видно», на другой – рабочий без работы с девизом «чего не видно».

Опровергаемый мной в этой статье софизм тем более опасен, что в применении к общественным работам он служит оправданием самых безрассудных предприятий и расточительности. Когда железная дорога или мост действительно полезны, то достаточно сослаться на эту пользу. Если же этого сделать не могут, то как поступают тогда? Прибегают к такой мистификации: «Надо доставить работу рабочим».

Сказано – сделано: отдают приказ срывать и насыпать насыпи на Марсовом поле. Известно, что великий Наполеон полагал, что делал доброе дело, когда заставлял то рыть, то засыпать канавы. Он говорил то же самое: «Какое мне дело до результатов? Нужно иметь перед глазами только одно – распространение богатства среди рабочих классов».

Но пойдем дальше, вникнем в дело, ибо деньги слепят нам глаза. Просить у граждан помощи на общественное дело в виде денег на самом деле то же, что просить у них помощи натурой, потому что каждый из них добывает трудом ту сумму, которой он обложен. Итак, если собрать всех граждан и заставить их натурой совершить какое-нибудь полезное для всех дело, это было бы понятно: они нашли бы свое вознаграждение в результатах исполненного ими дела. Но когда их собирают, чтобы строить дороги, по которым никто не будет ездить, сооружать дворцы, в которых никто не будет жить, и все это под предлогом доставить им же работу – вот где нелепость, на которую они вполне основательно могут возразить так: зачем нам такая работа, уж лучше мы будем работать на себя.