Крестившему отца священнику Василию Всесвятскому было 53 года. Он был вторым священником в храме. Его рукоположили в сан из учителей, он пользовался любовью и уважением среди прихожан. В 1874 году он добился открытия первой библиотеки при церкви и был отмечен за усердное распространение книг духовного содержания в приходе. С 1896 года отец Василий стал уездным наблюдателем за церковно-приходскими школами Малоярославецкого уезда, получил за свои духовные труды награды — набедренник, скуфью и камилавку.

Мать будущего полководца Устинья Артемьевна обладала сильным характером, который передала по наследству сыну, она воспитывала детей в благочестии и трудолюбии. Константина Артемьевича уважали в деревне, считались с его мнением на сходках. Он избирался уполномоченным на областные сходы. Фотографии его, к сожалению, не сохранилось. По описанию старожилов, это был худощавый человек с небольшой бородкой, волосами, постриженными «в кружок», он отличался подвижностью, живостью, любил детей — и своих, и чужих. По словам отца, был веселым и добрым. Роста он был среднего, но Устинья казалась выше, так как держалась удивительно прямо, а супруг был сутуловат, то ли согнулся от невзгод, то ли по сапожнической привычке.

Запись о крещении младенца Георгия 20 ноября 1896 г.

Почтительное отношение к родителям, особенно тогда, когда они стареют и становятся немощными, было характерной чертой отца, усвоенной от предков, односельчан. «Чти отца твоего и матерь твою» — такова заповедь, данная Богом людям.

Святитель Макарий Московский в проповеди на Новый год говорил, что люди желают счастья друг другу, но мало кто задумывается над тем, в чем состоит ключ к этому счастью. Он заключается прежде всего в исполнении заповеди «Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет и долголетен будешь на земле». Ключ к благоденствию семей, к благоденствию всего народа — в ее исполнении.

Моя бабушка Устинья Артемьевна, которую я, к сожалению, никогда не видела, кроме как на фотографиях, старость свою провела в семье, окруженная уважением и заботой. Не было никогда у русских того, что насильно прививают нам сейчас — стремления отделяться от стариков, тем более сдавать их куда-нибудь, чтобы не были обузой.

Дом в деревне Стрелковке, в котором родился будущий маршал

На даче в Сосновке во время войны Устинья Артемьевна доживала свой век. Она выходила на крыльцо и любила подолгу сидеть там и дышать воздухом. Ее дорогой сын был на фронте, она думала о нем и, я не сомневаюсь, просила Бога, чтобы Он сохранил ему жизнь. «Материнская молитва со дна морского поднимает», — так говорят верующие. Сколько раз сын ее был буквально на волосок от смерти!

Как-то она подозвала к себе молодого солдатика, Сергея Маркова, служившего на даче в охране. (Он рассказывал мне об этом, будучи уже пожилым человеком). Подозвала, расспросила, как мать, о тяготах службы, дала из кармана конфет…

Бабушку Устинью я знала по портрету, который висел в моей комнате на стене. Она в платочке, старенькая, с суровым, морщинистым лицом, натруженными руками.

Мне нравится иногда перечитывать первую главу книги отца, в которой он так хорошо написал о своем детстве. Некоторые фразы помню почти наизусть. «„Плохо поступают дети, когда забывают своих матерей“ „Со мной, мать, этого не случится,“ — твердо сказал я». Мне дороги эти слова отца, сказанные им при прощании. Их он никогда не нарушил: всю жизнь заботился о ней, помогал во всех нуждах. Нравятся мне и другие, от сердца идущие, слова сострадательной любви: «На полустанке Протва меня встретила мать. Она очень изменилась за эти четыре года и состарилась. Спазмы сжали мне горло, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться».

Именно в детстве зародились те стремления и качества, которые потом возросли и укрепились в душе отца.

* * *

Однажды меня пригласили выступить с воспоминаниями об отце перед военными. После моего рассказа ко мне подошел офицер и сказал: «Мне кажется, что вашего отца можно рассматривать только с православных позиций, иначе ничего в нем не поймешь». Я ответила, что давно так думаю и хочу написать о нем и о его жизни именно под таким «углом зрения».

Отец был по рождению и воспитанию, по самому своему мировосприятию православным человеком, как православны были его солдаты, вместе с ним перед боем говорившие: «Ну, с Богом!» Позже прочитала у Достоевского фразу, которая, хотя и сказана в XIX веке, может быть вполне отнесена к поколению моего отца: «Кто не понимает Православия — тот никогда и ничего не поймет в народе»[8] (надо понимать, что и в каждом отдельном представителе русского народа).

Он впитал веру православную в тысяче мелких, часто незаметных подробностей жизни той, дореволюционной России.

Вряд ли в какой русской крестьянской семье принимались за работу, садились за стол, ложились спать или поднимались утром, не помолясь Богу. С этого же начинали и учебу. Ребенок знал: учение — свет, и входил в мир с ожиданием света, который просветит его ум. В школе он начинал изучать азбуку: «аз, буки, веди, глагол, добро», а душа впитывала: «я-буквы-узнаю-творю-добро».

В церковно-приходской школе преподавался Закон Божий (фрагменты из Священной истории Ветхого и Нового Завета в доступной детям форме, церковно-славянская грамота, краткий катехизис, молитвы, церковное пение). О годах учебы в школе у отца остались теплые воспоминания. Директором школы был священник Н. З. Ремизов, отец назвал его в воспоминаниях тихим и добрым старичком, он преподавал Закон Божий, а учителем был его сын — Сергей Николаевич, «опытный педагог и хороший человек». Егорка учился на «отлично» и окончил школу с похвальным листом.

Чему же учили детей в дореволюционное время? В букваре, по которому дети учились в то время в церковно-приходских школах, читаем, к примеру:

Изречения из Священного Писания: