Дачу прадед построил в 1935 году. Место для будущего поселка он выбрал сам: покрытый лесом холм, у подножия которого течет речка Малая Истра. Некоторые скептики называют ее ручьем, и действительно есть места, где реку можно перейти вброд, закатав по щиколотку штаны. В одном из своих рассказов Фазиль Искандер написал: «В нашей речке по уши, если встать на голову». В целом это описание подходит и к нашей Истре, но все же там встречались омуты и разливы, в которых мы, маленькими, сидели с мая по сентябрь, не вылезая. При всей своей неказистости Малая Истра, тем не менее, является самой быстрой равнинной рекой в Советском Союзе (официальная информация), и, наверное, поэтому температура воды в ней в самые жаркие дни поднимается аж до 18 градусов! Ничего этого мы тогда не знали: дети же не читают справочники и не носят с собой градусники. Мы, синие, с дрожащими от холода губами, сидели часами в этой проруби и были… (мой умный компьютер-подсказчик, написав эту фразу, предложил мне вариант «госпитализированы» — но нет!)… мы были счастливы! Да и вообще, дача и счастье для меня — синонимы.

Поселок, начавшийся с нашей дачи, постепенно превратился в оазис советской интеллектуальной элиты. Здесь жили писатели Бабель и Эренбург, академики Веснин, Сулержицкий, музыканты Ойстрах, Шпиллер, знаменитые художники, ученые, архитекторы, врачи (впоследствии «вредители») и, конечно же, выдающиеся актеры: Дикий, Леонидов, Захава, Журавлев и всякая мелочь типа Олега Табакова и моего папы (мелочь, естественно, в номинации 50–60-х годов).

Участки тогда давали огромные, по гектару на человека. Наличие соседей с трудом угадывалось в ближайшем лесу, правда, и признаки цивилизации пробивались с большим скрипом. И до сих пор на половине дач — летний водопровод, печка для тепла, газовый баллон для готовки. Мы относимся именно к этой половине. Но зато наш дом! Наша терраса!!!

Дача

Сам сруб прадед привез откуда-то из Тамбовской губернии. Сруб и сруб, ничего особенного, а дальше — читай выше… Человек, который воевал в Трансваале и строил в Англии город-сад, легким движением руки и рейсшины сотворил архитектурный шедевр: террасу и балконы в «англицком» стиле. Во многих известных зарубежных журналах по дизайну и архитектуре наша терраса приводится как эталон дачного стиля! Мой сын Андрей недавно был на приеме у главного редактора крупного издательства, там всю стену кабинета занимала огромная фотография. Сорок минут Андрей на нее то и дело поглядывал, и, наконец, редактор, видя его интерес, небрежно бросил:

— Это фрагмент террасы одного очень известного архитектора.

— Ну да, — сказал Андрей, — а еще это моя дача.

Реакцию редактора нафантазируйте сами.

Терраса и вечные собаки… Ах да, еще папа

Так вот, именно там, в НИЛе, и произошла историческая встреча моего папы и моей мамы! И если мама была аборигеном и жила в своем имении, то папа в качестве бедного родственника-дачника проводил каникулы на даче Дмитрия Николаевича Журавлева, знаменитого актера, чтеца и друга дома моих бабушки и дедушки.

Дети всех этих академиков, писателей и актеров, естественно, образовали молодежную тусовку, которая породила (в прямом смысле этого слова) следующие поколения НИЛьских обитателей!

Ах, как же прекрасно проводили досуг подростки 50-х! Они купались в речке, гоняли на великах, рубились в волейбол с «санаторскими», а по ночам жгли костры и танцевали в лесу под патефон! И этот патефон был единственным гаджетом на весь поселок!

Вы можете себе представить что-нибудь подобное сейчас? Как ярко и бурно развивались дачные романы, не обремененные никакими техническими средствами! Телефонов не было — не то что мобильных, а вообще НИКАКИХ! Телевизор еще толком не изобрели, селфи приходилось делать при помощи холста и краски, и называлось это в те дикие времена длинным дурацким словом «автопортрет»!

…после встречи

По легенде, созданной моим папой, он женился на маме из-за коровы. Вы скажете, опять mystification?[1] Актерская фантазия? Так нет! Действительно, как это ни странно, корова у мамы была! Участок — гектар, домик прислуги, ну и как следствие — коровник с коровой и прочей дичью. А кстати, корова — дичь или нет? Неважно. Важно, что коровник-сарай прожил огромную жизнь. После коровы там иногда жил кто-то из родственников, иногда хранили всякое барахло, а наверху был сеновал — со всеми вытекающими отсюда последствиями… И в довершение всего, незадолго до того, как легкий порыв ветра сдул этого повидавшего виды старика с лица земли, у меня гостил замечательный питерский художник Толя Белкин с семьей. И вот он увидел этот сарай и влюбился! А влюбившись, стал его рисовать. Мне было обидно за нашу знаменитую английскую террасу.

А лучше бы деньгами

— Посмотри, какая красота! — говорил я. — Зачем ты тратишь талант на всякую дрянь? Рисуй террасу!

— Да-да, — отвечал Толя и продолжал рисовать дрянь!

Картину Белкин назвал «Золотое сечение», и говорят, что спустя пару лет на каком-то аукционе ее купил за 40 000 долларов Майкл Джексон! (Никаких авторских отчислений я не получил ни от Толи, ни от Майкла.)

Ладно, не в деньгах счастье. Вернемся к нашей корове. Корова давала молоко, мяса, как ни просили, не давала. А молоко мой папа любил страстно, и день за днем, год за годом ходил к корове, чтобы ее доить. Ходил к корове, а женился на маме.

Свадьба!

Я, кстати, тоже внес свой вклад в героизацию образа коровы. Во время войны в нашем поселке жили немцы, в смысле фашисты, и непосредственно на нашей даче они устроили столовую, а напротив, на даче Мошкиных, был штаб. Впоследствии мы с Кутей частенько дрались за право есть «фашистской» вилкой, брошенной ими во время бегства. Вилка была алюминиевая, с орлом и свастикой на ручке, и, накалывая на нее котлету, мы, как бы вносили свой вклад в Великую Победу!