больницу навестить сына», но серьезный разговор. Нет, даже не так. Программная перепрошивка подсознания, наставление на путь истинный и последняя попытка коррекции моей, стремительно катящейся под откос, жизни. Постой паровоз, не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза… меня засосала опасная трясина и жизнь моя вечная игра…

— Да и отец твой… всегда был непутевым. Если бы не я… — мама качает головой: — так что слушай меня, сына. Бьянка твоя до добра не доведет. Слишком уж она по грани любит ходить, проверять свои пределы и границы… такой человек не для спокойной жизни. Такой человек не только себя, но и всех окружающих проверять будет, всегда будет меняться и завтра уже будет не такой, как сегодня. Ты проснешься, а рядом совсем другой человек. И я не настаиваю на кандидатуре Соры-тян, не нравится Сора-тян — ради бога. Есть Натсуми, есть эта твоя Томоко, есть та девочка, что стеснялась чаю попить с нами… как ее? Шизука? И староста у вас хорошая… а у Натсуми есть подружка Марика… полно вокруг девочек, сына. Что ты вцепился в эту Бьянку, как будто там тебе медом намазано?

— Мама… — пытаюсь вставить слово я, но она поднимает руку.

— Помолчи — говорит она: — тебе вредно напрягаться. И говорить тоже вредно. Маму послушай. Мама тебе плохого не пожелает. Мама ночью не спала, думала, что ты тут помираешь. Знаешь какого это — когда тебе звонят и говорят, что твой сын в больнице из-за перестрелки?! Не знаешь, вот и молчи! У меня есть право тебя ругать! Я тебя родила! А ты вон, вырос и в перестрелки! Нашел куда! Я тебя для этого рожала?! Чтобы тебя какой-нибудь тупой гангстер подстрелил? И все эта Бьянка! Не знаю, но чувствую, что все дело в ней! Я в холле вторые сутки сижу, переживаю, а он тут про Бьянку свою переживает! О маме нужно переживать! Сестренка твоя вон, тоже осунулась аж, лицо темное стало. Места себе не находит. Папу с работы уволили… а ты туда же — в перестрелку! У нас и так времена не самые лучшие, вот куда ты лезешь? Видишь, что перестрелка — обойди! Не суйся!

— Я же не специально! — не выдерживаю я: — будто это я вышел из дома и …

— А ты дома сиди! — выдает мне мама: — куда ты это пошел? Дома хорошо, у нас дома никаких перестрелок нет! Сиди дома и маме помогай! Конечно, шляешься где попало со своей этой… — она аж задыхается от возмущения, и я наконец — понимаю. Какой я все-таки дуболом. Я молча беру мамину руку в свою и накрываю ее ладонью. Мама замолкает на полуслове.

— Извини, мам — говорю я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Она просто сердится. Она очень беспокоилась, очень переживала и сейчас, увидев, что со мной все в порядке — ее прорвало.

— Извини что так вышло. Обещаю, что больше такого не повторится… — говорю я как можно более искренне: — это… дурацкое стечение обстоятельств.

— Еще бы! — фыркает мама, но руку не убирает: — еще бы это повторилось! Я тебе такого не прощу!

— Все будет хорошо — повторяю я тезис своей медсестры: — мне врачи сказали.

— Смотри у меня — говорит мама и наклоняется ко мне. Мягко высвобождает руку и обнимает, прижимаясь ко мне всем телом: — береги себя сыночек, пожалуйста…

Я обнимаю ее в ответ и чувствую, как легкая судорога пробегает по маминому телу. Она всхлипывает? Когда она отстраняется назад — ее глаза предательски блестят, но выражение лица… с таким выражением в покер играть. Спокойная, как всегда. Повезло папе… или нет?

— Вы вынуждены были приехать с курорта из-за этого? — спрашиваю я, стараясь увести тему разговора в сторону: — вот же…

— И не говори… — мама на секунду отворачивается, а когда она снова поворачивает ко мне лицо — ее глаза уже сухи: — а у нас была путевка на пятнадцать дней! В «Тропическом Раю». Между прочим, один из лучших отелей Окинавы! И сертификат на обучение серфингу для твоего отца. Экскурсии на винодельню и в музей — для меня. Ты знал, что там хабусю делают, так называемое Окинавское змеиное вино? Это когда в авамори, местном вине — змею топят. Ужас. От яда это змеи можно парализованным на всю жизнь остаться… но в алкоголе он расщепляется и придает … эээ… в общем интересный напиток. И у меня на следующий день были уроки танцев с таким мускулистым мулатом из Аргентины, там даже платья напрокат дают, знаешь с таким вот вырезом… а ты тут в перестрелку попал! Я думала, что на тебе места живого нет! Мы первым же рейсом вылетели!

— Ээ…

— Не экай мне тут! Еще раз такое и … я не знаю, что с тобой сделаю! А твоей Бьянке так и передай, что мама ею недовольна! Еще раз и я лишу вас всех постельных привилегий! Не делай такие глаза, будто я не знаю, чем вы там занимаетесь! Мама этим занималась еще когда тебя и в проекте не было! — продолжает бушевать ма.

— Да все, все. Не будет такого больше — успокаиваю я ее: — а путевку можно продлить? Я спрошу…

— Вот уж не надо. Мне от твоей … непутевой теперь ничего не надо.

— Ээ… а если не от нее? Давайте все вместе на курорт слетаем. У меня деньги есть — говорю я, вспоминая Косум и ее нейтральную позицию. Если Кумы нет, то и доли его нет… а уж с новым боссом семьи как-нибудь договоримся. Позволить себе каждый раз вот так менять местных оябунов я не могу, но … есть у меня надежда что новый босс не начнет с того, что попытается «Общагу» под себя подмять. Если судить по кадровым потерям, то его ближайшая цель будет восстановить былую силу и мощь, рекрутировать новых бойцов и заручится поддержкой всюду, где возможно. Если говорить по-простому — не до нас ему будет. А там независимость «Общаги» и ее комендантши — станет традицией. Обычаем. Ничто в Японии не может быть так незыблемо как традиции.

— Ты сперва выздоровей, а потом уже планы строй — резонно отвечает мне мама: — кстати, я тут узнавала… твое лечение полностью оплачивает муниципалитет. Почему — не знаю. Их начальник службы безопасности так распорядился. Так что ты выписываться не торопись, сразу всю диагностику пройди. Может у тебя что еще болит.

— Мама!

— Что мама? У нас папа