Мало того — на орудии убийства, на этом проклятом мясном ноже лазерной немецкой заточки, видимо-невидимо моих отпечатков. Что совершенно неудивительно — я каждый день пользуюсь этим ножом.

Короче, я четко осознала, что моя песенка спета.

И в эту секунду зазвонил телефон.

Я уставилась на телефон, как, наверное, уставилась бы на ядовитую змею, если бы она внезапно появилась на моей подушке, или на бомбу с тикающим часовым механизмом. Мне казалось, что телефон, как живое существо, злорадно смотрит на меня, перепуганную и растерянную, и злобно трезвонит: «Вижу, вижу, вижу, вижу!»

Я стояла и смотрела на телефон, как парализованная, но тут мне пришло в голову, что соседи тоже услышат эти звонки. Лучше уж снять трубку, чтобы проклятый телефон замолчал. В конце концов, кто может звонить мне посреди ночи? Скорее всего, кто-то просто ошибся номером.

Я сняла трубку и хрипло проговорила:

— Алло!

— Анька? Что с тобой? Что у тебя за голос?

Я перевела дыхание: звонила моя лучшая подруга Алена, единственный человек, на которого я могла положиться в своем безвыходном положении. Конечно, это было малодушием, но под влиянием страха, растерянности и безысходности я сказала, скорее прорыдала:

— Алена! Приезжай ко мне!

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Случилось такое... я не могу сказать тебе по телефону, но это просто ужас!

— А где Павел?

— Павел... в этом-то все и дело!

— Он у тебя?

— Да...

— Дай ему трубку!

— Не могу... Вернее, он не может...

Видимо, в моем голосе прозвучало такое отчаяние, что Алена не стала больше ни о чем расспрашивать, а коротко ответила:

— Еду! — И повесила трубку.

Я сидела, тупо уставившись в пол, и в голове у меня вместо мыслей был какой-то фруктовый коктейль, причем из гнилых фруктов. Я совершенно ничего не понимала. Кто мог убить Пашку в моей собственной квартире, посреди ночи моим собственным кухонным ножом? Конечно, только я.

Если даже я сама не видела более подходящей кандидатуры в подозреваемые — то что же говорить о следователе, о милиции? Понятно, что меня тут же обвинят в этом убийстве. Я бы сама себя обвинила! Но ведь я же действительно не убивала этого мерзавца... Хотя говорят, что о мертвых — или ничего, или только хорошее, но сегодня я на него так разозлилась, что готова была его убить...

Вот! Все одно к одному! Так, может, я его и убила в помрачении сознания, как это бывает в американских фильмах?

Нет, я еще не сошла с ума и прекрасно все помню. Когда я уходила за сигаретами, он был живехонек. А когда вернулась — он уже лежал без признаков жизни, уткнувшись мордой в лужу собственной крови...

Меня передернуло. И тут раздался звонок в дверь.

Хотя я и ждала Алену, но в первый момент звонок меня ужасно испугал. Почему-то я решила, что это уже приехала милиция по мою душу. Я заметалась по квартире, думая, куда бы спрятать труп.

Звонок зазвонил еще раз, и это подействовало на меня отрезвляюще, как холодный душ. Я поняла, что милиция никаким образом не могла узнать о том, что произошло, а звонит в дверь Алена, которую я сама же и вызвала. Кстати, может быть, я сделала это зря — в конце концов, почему Алена должна впутываться в мои собственные нешуточные неприятности? Но бороться с ними в одиночку я просто не в состоянии, мне необходимо с кем-то поделить этот груз...

И я пошла к двери. Выглянув в глазок, убедилась, что на лестнице стоит именно Алена, и открыла дверь.

— Ты одна? — спросила я, когда подруга переступила порог моей квартиры, и на всякий случай выглянула на лестницу, прежде чем закрыть за ней дверь.

— Что за глупые вопросы? — Она посмотрела на меня как на идиотку. — Интересно, с кем я могу приехать к тебе посреди ночи? А вот ты-то одна? Где Павел?

Алена вытянула шею, заглядывая через мое плечо в глубину квартиры.

— Павел... — Я потупилась и, с трудом справившись со своим голосом, проговорила: — Только ты... ты не подумай... и не пугайся... он здесь, но только...

— Что ты заладила — «только, только»! — передразнила Алена. — Где он, черт возьми? — И, не дождавшись моего ответа, она окликнула: — Павел!

— Тише! — Я очень испугалась ее громкого голоса, который показался мне оглушительным в ночной тишине.

Кроме того, я подумала, что окликать вот так запросто мертвого человека — это как-то невежливо. Я взяла Алену за руку и повела ее на кухню, время от времени оборачиваясь и прижимая палец к губам.

— Тише! Не надо так кричать!

Алена шла за мной, от удивления широко раскрыв глаза. Я подвела ее к открытой кухонной двери, показала пальцем на распростертое перед нами тело и с какой-то странной гордостью сказала:

— Вот!

Наверное, с такой гордой интонацией гиды и экскурсоводы показывают туристам знаменитые достопримечательности — Эйфелеву башню, или римский Колизей, или египетские пирамиды — как будто они сами причастны к их созданию. Хотя в данном случае на меня вполне могло пасть подозрение в причастности.

Алена не закричала и не хлопнулась в обморок. Она долго смотрела на труп, а потом перевела взгляд на меня и шепотом спросила:

— За что ты его?

— Нет! — взвизгнула я, пораженная тем, что даже лучшая подруга сразу заподозрила меня в убийстве. — Нет! Я его не убивала!

— Тише ты! — шикнула на меня Алена. — Мне говоришь — не кричи, а сама орешь как резаная. Не убивала, так не убивала. Как скажешь. А кто же его — он сам, что ли? Знаешь, в затылок — это как-то несподручно!

— Я не знаю. — Я прижалась к Алене и совершенно по-детски заплакала, продолжая говорить сквозь слезы: — Мы с ним ссорились, потом я ушла за сигаретами, а он собирал свои вещи, а когда я вернулась — он был уже... ну вот такой.

— Как скажешь, — повторила Алена, но голос у нее был весьма недоверчивый. — А у тебя в доме водка есть?

— Зачем? — недоуменно спросила я. — Есть коньяк.

— Где?

— В комнате, в баре, — я махнула рукой в нужном направлении, — а зачем тебе?

— Не мне, а тебе, — ответила Алена и пошла в комнату.

Я потащилась за ней — мне страшно было оставаться один на один с трупом.

— Тебе нужно, — продолжала Алена, доставая из бара бутылку коньяка, — чтобы истерика прошла. Нам сейчас придется действовать быстро и решительно.

Я послушно выпила из протянутого Аленой стакана приличную порцию коньяка, стуча зубами о стекло и совершенно не чувствуя вкуса. Однако в желудке стало горячо, и какая-то пружина во мне разжалась. Я заговорила громко и суетливо:

— Он сегодня был просто невыносим, мерзко себя вел! Я его готова была убить, но не убила! Правда! Я ему сказала, чтобы проваливал из моего дома, и он стал собирать вещи, а я выбежала за сигаретами — у меня кончились, и еще немножко прошлась по улице и покурила, чтобы успокоиться, а когда вернулась — он уже был...