— А что там, ты говоришь, c этим Котенком? — нахмурился Краюхин. — Он сознался?

— Свою причастность к листовкам яростно отрицает, — ответил полковник. — Про журнал говорит, что сам хотел бы такой выпускать, но кто-то его опередил.

— Понятно, — первый секретарь побарабанил пальцами по столу. — Значит, ждем новостей от милиции и КГБ. Журналы спрятать, попытки размножить — пресекать.

— А я считаю, что так делать не нужно, — сказал я, и все присутствующие в кабинете тут же воззрились на меня. Причем так, будто я в портрет Ильича плюнул. — И я объясню, почему.

— Нет, это возмутительно! — Жеребкин даже co стула вскочил. — Советскую власть поливают грязью какие-то недобитки, a редактор районной газеты собирается их покрывать? Не много ли вы o себе возомнили, товарищ Кашеваров?

— Что ж, — я усмехнулся и тоже встал, чтобы всем было хорошо меня видно. — Мы можем, конечно, все запретить. И делать вид, что никакого журнала не было, a листовки на стендах не висели. Но давайте представим, что будет дальше. Что скажут люди? А я могу подсказать — что нам нечего ответить, что правда глаза колет. Что подумают наши враги? Тоже могу подсказать… Им плевать! Но говорить они будут, что мы испугались. И будут использовать это, чтобы сделать свою брошюру модной.

— И что же? — поддержал главного комсомольца второй секретарь Козлов. — Пусть эта рвань и дальше выходит, a мы все на самотек пускаем? Даем диссидентам трибуну и тихо проглатываем?

Мужик он тоже оказался эмоциональным, хотя в целом вызывал у меня уважение. Ведь именно Козлов от райкома занимался проверками на заводе кожзамов. И такие люди нужны мне в качестве союзников. Жеребкин c его твердолобостью, кстати, тоже. Настроить его на нужный лад — и вот тебе готовый боец и глашатай твоих идей.

— С диссидентами милиция и КГБ будут действовать строго в рамках закона. Нарушили закон o печати? Получат штраф или срок, но когда это признает суд, — я пожал плечами. — Главное же, мы не будем прятать голову в песок. Враг подсказал, в какие болевые точки он бьет, обманывая людей. Так и прекрасно. Мы теперь сможем взять и проработать их, ответить на вопросы, которые раньше только на кухнях обсуждали. Напишем правду o тех событиях, расскажем, для чего были те или иные решения. А потом посмотрим, кому больше поверит народ.

— А если поверят им, a не вам? — Жеребкин буравил меня взглядом.

— Значит, я хреновый редактор и журналистов воспитал себе под стать. Если не смогу c фактами макнуть в дерьмо эти хайпожоров!

— Кого? — удивленно переспросил Жеребкин, и я поспешил продолжить. А то что-то действительно разволновался.

— Этих! — рявкнул я. — Вы сказали, что у них есть трибуна? Так у нас есть своя, a после нового года появится и вторая. Это наша война, и мы умеем сражаться, пусть и по-своему. Так что дайте мне два выпуска, и посмотрим, что будет. Тем более что c моими анкетами вы сможете в цифрах узнать, кто на самом деле победил. Так что?

Я разнервничался, возможно, наговорил лишнего, но… По-другому сейчас было нельзя. Иначе бы меня не услышали, не поверили. А вот когда я поставил на кон голову, теперь, может, и взглянут по-другому. Эх, догадался бы раньше, что этот разговор будет — речь бы себе написал. Но и так вроде бы получилось. Задумались важные головы, точно задумались!

— Так-так-так, — Анатолий Петрович снова забарабанил пальцами по столу. — Тихо, товарищи! Значит, в следующем номере твоей газеты выйдет опровержение «Правдоруба»?

— Именно, — кивнул я. — Ведь что фактически получилось? Мы написали статью в защиту АЭС, и тут же выходит материал в самиздате. Причем и в подпольном журнале, и в листовке. А это что означает?

— Что контроль ослаб, — пробурчал председатель райисполкома Кислицын. — Не досмотрели мы, не докрутили…

— А вот и нет, — я улыбнулся, все еще продолжая стоять, будто сам выступал c трибуны. — Это значит, что нас читают, нас опасаются, хотят ослабить наше влияние… А мы используем это, чтобы, наоборот, стать сильнее. Как до революции, когда партия не боялась спорить хоть c самим чертом.

— Ладно, — Краюхин подумал и принял решение. — Предлагаю попробовать. Что скажешь, Евсей Анварович?

Впервые за все это время первый секретарь посмотрел на чекиста, который словно бы отрешился от происходящего.

— Я доложу в управление, — ответил Поликарпов. — У товарища Кашеварова неплохое чутье, которое уже срабатывало. Уверен, получится и на этот раз.

— Тогда все свободны, — устало замахал руками Краюхин. — Продолжаем работать.

— Я это так не оставлю, — сквозь зубы процедил комсомолец Жеребкин, проходя мимо меня.

Я лишь улыбнулся ему в ответ, дождался, пока все выйдут, и негромко сказал чекисту:

— На пару слов.

Глава 2

Мы стояли недалеко от крыльца и курили. Вернее, курил Поликарпов, a я лишь вдыхал щекочущий ноздри дым и гордился собой, что справился c пагубной привычкой своего предшественника.

— Считайте, что вашу авантюру уже одобрили, — выдержав паузу, сказал чекист. — Вы у нас на хорошем счету, Евгений Семенович.

— Это радует, Евсей Анварович, — усмехнулся я. — Скажите, Котенок c вами сотрудничает?

Поликарпов смерил меня удивленным взглядом и даже затянулся дольше обычного. Выбросил окурок в урну, запалил еще одну сигарету.

— Что вас навело на подобные мысли?

— Слишком долго он остается безнаказанным. Недолгие задержания не в счет, нельзя их всерьез воспринимать.

Какое-то время Поликарпов думал, стоит ли co мной откровенничать или нет. Но потом все же принял решение.

— За Котенком мы действительно наблюдаем, — осторожно сказал чекист. — Есть вероятность, что он может вывести на кого-то посерьезнее. А еще, — Поликарпов неожиданно улыбнулся, — он как свисток у паровоза, понимаете?

— Свистит и пар выпускает? — прищурился я.

— Именно.

— Ну, a вы как думаете, — я решил продолжить, — это все-таки он самиздат запустил?

— Много будете знать, Евгений Семенович, скоро состаритесь, — Поликарпов ответил классической сентенцией. — Котенок не единственный, кто у нас на примете. Это могу точно сказать. Остальное, извините, не для ваших ушей. Возможно, пока.

— Что ж, и на том спасибо, —