— В таком состоянии очень тяжело будет твоим родным забрать тебя, солнце моё. До моего возвращения из отпуска не скучай, договорились? Ну-ка улыбнись, а ну-ка покажи ямочки на щечках, похвастай!

Теперь каждое утро вместо него приходит доктор Роза. После посещения родственников с внутренней дрожью ждет её обхода. Дядя перед всеми, даже перед доктором Розой, пообещал:

— Завтра, нет, послезавтра заберем. Жаль, раньше не знал, три дня назад вернулся от них. Вот это всё, — он оставил мешочек с гостинцами на тумбочку, — бабушка тебе передала.

Нигора знает, что этот мешочек из белого платка, окаймленного мелкими голубенькими цветочками, бабушка сама сшила. В этом мешочке яблоки и гранаты. Нигора протягивает ручку что-то взять, но не может, ибо сразу плакать хочется. Не плачет… Только перед визитом доктора Розы больно трепещет сердце в груди. С того дня, как побывал дядя, она проходит мимо кровати Нигоры:

— До сих пор занимаешь место? Видеть не хочу!

Нигора, соглашалась с некоторыми мамами, которые восхищались красотой доктора Розы, сравнивая её с благоухающей розой. Теперь, упорно глядя на нее, Нигора не находила ту красоту. Доктор Роза казалась ей злой тётей из сказок.

Два раза в неделю сюда приходит учительница Луиза. Нигора во втором классе проучилась всего два месяца и попала в больницу. Читать по-русски ей очень трудно. Луиза с нетерпением вырывает книгу из её рук и начинает отмечать домашнее задание. Демонстрируя длинные ногти, покрытые алым лаком, она показывает пять пальцев:

— Ты на пять и только на пять должна учиться. И передай своим родителям, чтобы тебя только в русскоязычной школе обучали.

Учительница Луиза приходила и на прошлой неделе. Тогда-то и услышала Нигора эти страшные слова:

— Не забирают её… Бросили.

— Где работает папа? — спросила Луиза.

— Учитель.

— Ему на работу отправьте письмо, ппишите как следует. — обратилась она к той маме, что информировала ее. — Покажут ему, где раки зимуют. Прилетит, как миленький.

С того самого дня словно приобретя крылья, переходя из уст в уста, слово "брошенная" прилипло к Нигоре.

А женщины…обсудив между собой, хотя и не на работу, отправили полное упрёков обидное письмо домой. Когда они прочитали вслух, у Нигоры застрял ком в горле и защипало в глазах. "Бросили…"

Теперь… мама будет сильно плакать. Нигора это знает. Сестренки и братишки, сначала окружив её в утешение что-то будут лепетать, а потом тоже заплачут, а папа… В таких случаях у него мигом краснеют глаза, начинает беспричинно покашливать. И беспомощно озирается, как будто ищет что-то, будто что-то потерял. В конце концов встанет и уходит из дома прочь.

Иногда он домой приходит "навеселе». Мама, проходя мимо него, скажет так:

— Ох! навеселе, так?

Папа, нарочито пошатнувшись, смеется. Но взгляд падает на Нигору и он сразу становится серьёзным. Прислонившись к стене, разуется, достанет из книжного шкафа, битком набитого книгами, най и садится рядом с Нигорой.

— Давай, доченька, я тебе что-нибудь сыграю, — скажет он ласково.

Он закрывает глаза, прильнув губами к инструменту. Удивительная…грустная…нежная мелодия заполнит мир… Никогда она теперь не увидит своих родных!

Однажды приболела сестренка Умида. Дождь льёт как из ведра. Небо и земля будто завязли в грязной трясине.

У Умиды от больного горла вся шея опухла. Плачет ночи напролёт. Не ест ничего. Бабушка, не зная, как сообщить родителям, вся извелась, и в надежде, что "бедное дитя может быть это сможет проглотить" начала варить аталу-мучной суп. Еле волоча ноги, засуетилась у казана, иногда произнося только "О Боже!"

Умида дремлет. Когда застилают дастархан-скатерть, потихоньку открывает глаза. Бабушка подносит ложку ко рту, и Умида то ли от боли, то ли от обиды начинает громко плакать и маленькими ручонками отталкивает бабушкину руку. Бабушка молча обнимает её, прижимает её головку к груди и гладит её волосы, покачивая, и обращается к Нигоре:

— Погубить себя хочешь? Заболеть хочешь? Сестричка поправится, кушать начнёт, вот увидишь. Ты тоже поешь, хотя бы немножко поешь!

Умида продолжает плакать. Тогда… Что-то непонятное подкатывает к горлу Нигоры, горчит и душит. Она осторожно опускает на краешек дастархана ложку и еле слышно шепчет:

— Не хочется…Не проголодалась еще…

Ночью, прислушиваясь к дождю, боясь разбудить Умиду, лежит затаив дыхание. Уставшая за день бабушка тоже уснула наконец. Керосиновая лампа в углу комнаты еле освещает комнату. На стене висит откушенный патыр-большая лепешка, которую пекут по особому случаю. Его откусил дедушка, такая примета, чтоб непременно вернуться домой. Про это бабушка сколько раз рассказывала! Дедушку обвинили в том, что он мулла, увезли и расстреляли.

— Откуда знать милиционерам, что восхваление Богу у него непоколебимо в сердце — говорит бабушка, горюя всегда. — Донес кто-то из тех, кто услужливо бегал вокруг него. Куда идти и кому жаловаться на предательство своих близких?!

А вон там, у стены напротив, большой красный сундук. Как взглянет на него Нигора, сразу у нее на душе светло становится…

— Бабушка, — спрашивает она часто, — еще много у вас сказок?

— Много, — отвечает бабушка, прижав Нигору к сердцу.

— А сколько это — много?

— Два сундука! — смеётся бабушка.

— Как два таких красных сундука?

— Два!

"Скорее бы Умида вылечилась!" — шепчет Нигора сквозь сон…

— Обход! — напоминает вошедшая в палату медсестра. — Ну-ка, приберитесь-ка на столе!

Вокруг стола в основном сидят мамы совсем маленьких девочек и часами чаёвничают. Вот этот стол…Ночью там сидела бабушка. Брови, глаза и даже полуулыбку Нигора отчётливо видела.

Наконец. через неделю в палату, накинув на плечи белый халат, вошёл папа. Женщины с упрёками накинулись на него, окружили. Сказанное ими не слушала и не слышала Нигора. Папа тоже, не проронив ни слова, присел на стул рядом с кроватью Нигоры. Погладил её волосы.

— С работы не отпускали. Конец четверти, конец года. Неприятности тоже подоспели… Думала бросили, не заберут? Обижалась?

В тот же миг у него покраснели глаза. Кашлянул несколько раз. Потемневшими от угля пальцами потер веки. В школе не было истопника, педагогам самим приходилось топить печки.

Папа растерянно посмотрел по сторонам.

— Ну что, в путь-дорогу да, доченька?!

Отец укутал ее в одеяло и положил на заднее сиденье такси, и они помчались к вокзалу.

Многое хотелось спросить у папы, сидевшего на переднем сиденье: потерпит, потерпит до поезда! Сутки ведь им трястись в пути…

— Бабушка, наверное, как всегда, поджидает нас на стульчике у ворот? — все-таки подвело её терпение, и не отводя взгляда от папиных плеч, спросила Нигора

— Прошла неделя уже. Проводили мы ее в последний путь. Отвезли её…на место.

"Опять, наверно, не дождавшись дядиного приезда, сама поехала к ним. Тревожась"-решила