ему тем же. Она улыбается ему почти десятком зубов, хотя очень редко признает незнакомцев. Мне даже врачи всегда говорили, что она слишком серьезная — вечно с хмурыми бровками и всегда будто внимательно слушающая. И как эта связь у них с Русланом работает? Потому что иначе еще я не знаю, как это назвать.

Меня пугает одинаковая зелень их глаз, которой они смотрят друг на друга, поэтому я отворачиваю Аленку и киваю Гончарову.

— Спасибо вам, Руслан… как вас по отчеству?

— Не за что, — и будто нехотя добавляет: — Игоревич.

— Вы поймали коляску и…

Спасли собственную дочь. А еще меня от психиатрического отделения, потому что я сошла бы с ума, случись с крохой что-то серьезное.

— Это меньшее, что я мог сделать.

Он стоит, хотя я надеялась, что сразу уйдет, как только я заберу кроху.

— Извините, но Аленке нужно поспать, режим и… Она не спала на прогулке и очень скоро начнет капризничать.

— Конечно. Я вас провожу.

Я оборачиваюсь в поисках поддержки у Олеси, но той вместе с Артуром уже и след простыл.

— Не стоит. Мы справимся, я буду внимательно смотреть по сторонам.

Но он аккуратно подталкивает меня к выходу, придерживая за талию и даже не подозревая о том, как горит моя кожа под его пальцами. Даже через плотную одежду.

И я иду. А что мне еще остается? С Аленкой на руках бежать куда сложнее.

ГЛАВА 5

Ночка выдается непростой. Я почти не сплю, ворочаюсь с бока на бок, прижимаю Аленку ближе к себе. Только закрываю глаза, сразу накатывает ужас — самокат, крик и летящая под откос коляска. Вздрагиваю каждый раз, как вспоминаю, позабыв про собственную боль. Боль в теле, напротив, приземляет меня и говорит, что все самое страшное позади. Я успокаиваюсь лишь к рассвету, вдыхая сладкий аромат детского шампуня в волосах малютки. Она вся пахнет, как булочка, и это самый аппетитный запах на всем белом свете.

Аленка спит хорошо, и я этому рада. Сегодня нам дали отгул, поэтому я не спешу будить ее. Оставив видеоняню, которую мы с Олесей купили на двоих, иду в душ на этаже и шиплю, когда прохладная вода касается ссадин. Вот теперь это та самая боль. Я заслужила ее, потому что не справилась. Плохая ли я мама после этого? Не знаю. Но я сделаю все, чтобы замолить этот грех.

Вытирая влажные волосы полотенцем, я смотрю в кривое зеркало душевой и гадаю, что делать со сбитыми коленками, которые будут ужасно смотреться в форменном платье. Купить плотные колготки? В сорокоградусную жару это будет испытанием для моей выдержки, но я готова. Посоветуюсь с руководством — как они скажут, так и будет.

Я уже натягиваю леггинсы на влажное тело, когда слышу разговоры за дверью.

— Ты только представь, если они отстроят здесь все! Кальяны, игровая, господи, да я за плазму и хороший кофе душу продам!

— Ага, только где мы жить будем, пока новое начальство собирается творить?

— Да брось, с их деньгами сколько это займет? Месяц? Два? Перекантуемся в хостеле рядом.

— Ты думаешь нам всем хватит там места после того, как об этом объявили на собрании? Да нас тут вдвое больше нормы живет.

Таня и Вика появляются в душевой в одних полотенцах. Тут мало кто стесняется, разгуливая по корпусу в купальниках.

— О чем объявили на собрании? — не скрывая того, что подслушала, спрашиваю я.

— Алиса, привет! Как ты? Как Аленка?

— Мы слышали, что произошло.

— Да, это кошмар какой-то!

Они галдят наперебой, игнорируя меня.

— Так что за новости? О чем вы говорили? — повторяю вопрос.

— А, да помнишь, что отель собирался купить какой-то столичный миллиардер? Сделка состоялась на днях, вчера на собрании персонала объявили, что новый хозяин никого не собирается увольнять, слава богу, а то все сходили с ума.

— Да, жалко только, что он сам не показался нам, этот миллиардер. Я бы на него с удовольствием посмотрела.

— Так а что насчет общежития? — нетерпеливо перебиваю я, потому что мне плевать, как выглядит тот, из-за кого нам, возможно, придется подыскивать новое жилье, которое никаким образом не вписывается в мой бюджет.

— Дали неделю всем, чтобы съехать на время, снесут общагу, чтобы построить новую. Обещают, что тут все будет на европейском уровне, все дела. Бесплатный бар с кофе и…

— Съехать? К-куда? — Меня даже трясет.

— Обещают оплатить хостел на Морской.

— Хостел? — И как они представляют жизнь в хостеле с малышом? Хотя они и не представляют, наверное. Новое руководство может быть вообще не так благосклонно к детям, как прошлый хозяин, у которого самого пятеро сыновей и долги. Нам уже несколько месяцев втирают про новые ориентиры политики отеля — мировые стандарты и молодое поколение. Что это значит для меня и Олеси — совсем непонятно, но даже если представить, что мы сможем снять комнату (а в пик сезона это вряд ли), то я боюсь подумать о том, что это будет стоить нам.

Интересно, арендодатели примут авансом почку? Потому что мне больше нечего дать.

Когда я возвращаюсь к Аленке, то еще долго слушаю ее размеренное дыхание — меня это успокаивает. Спит она как ангелочек. И меня убивает, что мы можем остаться на улице. Почему так? Каждый раз как только жизнь более-менее налаживается, кто-то сверху обязательно напоминает мне, чтобы не расслаблялась. За что мне это все?

Олеся уходит раньше на смену, чтобы успеть закинуть Артура матери, которая приехала в отпуск на море, чтобы подлечить в санатории здоровье по путевке от работы. Объясняет, что хочет дать мне отдохнуть, но я очень надеюсь это не из-за того, что она мне больше не доверяет.

Покормив Аленку смесью, потому что просто не в состоянии сейчас приготовить ей даже пюре, я все равно вспоминаю то страшное время, когда умерла мама, и я осталась одна в этом мире еще и без молока. Когда после похорон у тебя нет денег даже на гречку, а тебе нужно купить детскую смесь, чтобы ребеночек не голодал, это чувство беспомощности съедает тебя изнутри. Тогда мне казалось, что я навсегда потеряла связь с Аленкой. Все вокруг смотрели на меня, как на неполноценную мать, которая лишила ребенка иммунитета. Я была вынуждена оправдываться первое время, а потом стала просто молчать, даже когда педиатр — женщина старой закалки — закатывала глаза и советовала просто пить чай со сгущенкой, да побольше. Или травки, которые из-за стресса конечно же не